.
Взвешивая все за и против этого этапа в жизни Бальзака, обычно представляют, как из сухих цифр и пыльных папок возникает его пышная проза. Позже Бальзак поблагодарил Гийонне де Мервиля за то, что в конторе его научили «многочисленным способам вести дела в моем мирке»>121, а его сестра сообщает о юристе, который пользовался «Цезарем Бирото» как справочником. В каком-то смысле воображение Бальзака должно было подпитываться непосредственным жизненным опытом, как банк подпитывается банкнотами. За два с половиной года работы клерком Бальзак усвоил не только набор анекдотов и своды законов. Он узнал о неистощимом запасе тайн, который в лицемерном обществе постоянно увеличивался. Кроме того, он сделал открытие, которое в то время, возможно, не показалось ему серьезным: в пределах одного языка существует множество подъязыков. Юридический язык свободно сосуществовал с жаргоном клерков: стиль, восходивший к Средневековью, оставался весьма современным. Он изобиловал каламбурами, афоризмами, искаженными пословицами, частными аллюзиями и нелепыми сравнениями.
Несмотря на порочную обстановку, окружавшую его, а может быть, наоборот, благодаря ей Бальзак был счастлив. Клерки отличались живостью характера; среди них было несколько начинающих писателей. До Бальзака в контору приняли молодого человека по имени Эжен Скриб – будущего драматурга>122. Посыльный, Жюль Жанен, в будущем получит титул «Принца критиков». Он гневно обрушится на цинизм «Утраченных иллюзий»>123. Благодаря еще двум клеркам, которых Бальзак знал по конторе мэтра Пассе, он теперь оживает в глазах своих современников на пороге зрелости: «В те дни он был не тучным, а скорее стройным, и лицо у него было узкое, а не круглое. Зато он всегда был румяным; глаза так и сверкали. Его походка и поведение свидетельствовали об определенном самодовольстве и носили приметы жизнерадостности и здоровья, какие обычно встречаешь у провинциалов»>124.
Еще один современник, знавший Бальзака по Вандомскому коллежу, добавляет следующие подробности: «густые черные спутанные волосы, худое лицо, большой рот и, уже тогда, плохие зубы». «Он никоим образом не был дамским угодником»>125.
Оба современника вспоминали о Бальзаке уже после его смерти. Но похоже, даже в юные годы, еще не став «тем самым Бальзаком», он производил на людей сильное впечатление. Многие считали его глупым и неуклюжим, оскорбительно или нелепо уверенным в себе, одновременно открытым и замкнутым. Почти все, кто знали его, вспоминают его черные, «магнетические» глаза – как будто они принадлежали другому человеку. Почти все воспоминания о молодом Бальзаке окрашены либо завистью, либо просто изумлением, что из Оноре вышел великий писатель: «Главный клерк был довольно жизнерадостным малым, который любил пошутить… “Знаете ли вы, что мы нашли в столе Бальзака? – спросил он меня однажды, расхохотавшись. – Книгу Монтеня! Бальзак читает Монтеня! Ха-ха-ха!” Через несколько месяцев я услышал, что Бальзак покинул контору, и главный клерк, снова в приступе гомерического хохота, сообщил мне: “Вы можете себе представить? Бальзак пишет в газетах! Он приходил и показывал нам свою статейку о какой-то бездарной постановке… Какая нелепость!..” Признаюсь, я склонен был ему поверить»