.
Бальзаку захотелось стать философом. В 1818 г. он начал работать над «Лекцией о бессмертии души». Полученное им юридическое образование позволяло подвергать критике все известные системы мышления, и он стал нащупывать собственную систему. Стоит обратить внимание, что его рассуждения весьма напоминают ход мыслей его отца-атеиста. Бессмертие, заключает Бальзак, едва начав, – это опасная фантазия, продукт высокомерия и суеверия. Человек – простая субстанция, а понятие «нематериальная субстанция» сама себе противоречит. Из всех объяснений существования Вселенной больше всего Бальзаку нравилась мысль эпикурейцев, которые уверяли, что мир был создан, когда Бог был пьян>135. Это, конечно, была профессиональная шутка скептика; но интересно, что Бальзак обвиняет Творца в отказе от контрацепции.
Теория «страха влияния» не в состоянии объяснить ход мыслей в ранних записках Бальзака, в числе которых и неоконченное эссе о природе поэтического гения. Предшественники скорее подбадривали его. По большей части он находил предшественников в учебниках и антологиях: Пифагор, Платон и философы-материалисты XVIII в. Во всяком случае, интеллектуальные достижения человечества не слишком занимали Бальзака. Уверенный в размерах своего аппетита, он составил список из 164 дисциплин, которые представляют интерес для человечества. В их числе некромантия, ясновидение, демонология, гастрономия, космография, зоология, метеорология, уранография, астрономия, диоптрика, акустика, пневматология, психология, хирургия, медицина, патология и так далее – вплоть до мегалантропогении, дифференциального исчисления, агрономии, пресвитерианства, нумизматики и, наконец, дипломатии>136.
Философская составляющая первого литературного труда Бальзака, опубликованного частично лишь в изданных в 1990 г. «Избранных произведениях», бесценна с точки зрения хода развития его мысли. Здесь, на больших голубоватых листах бумаги, заметны первые признаки желания сблизить позитивизм с мистицизмом и тем самым, возможно, примирить противоположные подходы к познанию своих родителей. Оба подхода сулили скорое обретение истины. Или, как размышляет Рафаэль в «Шагреневой коже» (La Peau de Chagrin), вспоминая свои отроческие занятия, он «собирался взять приступом небо без помощи лестницы»