. Сюрвиль попросил профессора Андрие, своего старого преподавателя из Политехнической школы, прочесть рукопись, которую для него переписала г-жа Бальзак. Через несколько дней Лора с матерью нанесли профессору визит. Совершив трогательный поступок, преступление из преданности, Лора выкрала лист бумаги, на котором Андрие делал свои пометки, и таким образом сохранила для потомства первое авторитетное мнение о творчестве Бальзака: «Автору следует заниматься всем, чем ему хочется, только не литературой»
>173.
После такого отзыва Бальзак, как язвительно замечает Лора, все же не повесился. Подобно своему отцу, он обладал замечательной способностью верить, что его первоначальный замысел был правильным. Когда Бернар Франсуа услышал о человеке, который предавался всем мыслимым порокам и все же дожил до 100 лет, он заключил: «Что ж, очевидно, он сильно сократил свою жизнь!»>174 Оноре пришел к выводу, что он просто не создан для написания трагедий. Оказалось, что точно так же считал и ученый Андрие. Когда г-жа Бальзак вернула украденную записку, он сказал ей, что, при хорошем руководстве, ее сын вполне мог бы стать писателем, но только не драматургом>175. Впоследствии еще несколько современников Бальзака выразят такое же мнение.
Два года спустя сам Бальзак признал, что «Кромвель» был «никудышным» и его даже нельзя назвать «эмбрионом»>176. И все же, как ни тянет согласиться с мнением создателя, в каком-то смысле «Кромвель» стал чудом. Бальзак взялся за что-то настолько противоположное своему гению, что его стремление добиться успеха гораздо важнее самой пьесы. Читая «Кромвеля» и сравнивая его с поздним творчеством Бальзака, невольно вспоминаешь лосося, плывущего против течения на нерест. В 1820 г. всем, кроме самого автора, казалось, что рыба избрала не то направление.
Между тем тогда Бальзак почти случайно сделал несколько интересных открытий. Проведя столько времени с философами и драматургами прошлого, нельзя не подчиниться их условностям или не преклониться перед их недостижимым совершенством. Он утешал свой разум, читая романы, которые покупал в Пале-Рояле или брал в читальнях. Разумеется, романы оказывались напрасной тратой времени – книги, написанные в основном женщинами, читали слуги. Для человека образованного было что-то глубоко безнравственное в том жанре, где автору позволялось говорить обо всем без обиняков. Романы, как провозглашается в «Лексиконе прописных истин» Флобера, «развращают массы», или, как за полвека до Флобера любил говаривать отец Бальзака, «романы для европейцев – все равно что опиум для китайцев»