– Нисколько не сомневалась! Кого, если не тебя? – Александра Ильинична подняла бокал с искрящимся Veuve Clicquot[2]. – За великого адвоката!
– Любовь моя, рано, рано еще так говорить! – смутился Дмитрий Данилович и, кивнув на детей, добавил: – И непедагогично.
– А дети со мной согласны! Да, дети?
– Да! – поспешил ответить за всех младший. – А торт когда будет?
Мама обещала великий праздник, но ни елки в столовой, ни крашеных яиц на столе Володя не обнаружил. Торт был последней надеждой превратить обычный ужин в торжество.
– Скоро, скоро! Доедай курицу, – пообещала толстая Клавдия Степановна, служанка на все руки у Тарусовых.
С Дмитрием Даниловичем она была с рождения – сначала кормилицей, потом нянькой. Когда мальчик вырос и женился, упросила старого князя отдать их с мужем к нему в услужение. Готовила, стирала, убирала, нянчила детей, успевая все одновременно. Но в последние месяцы, после смерти незабвенного Филимоныча, служившего при жизни камердинером-истопником-полотером, тяжко ей стало спускаться по лестницам. Однако об этом после…
– А Дитцвальда в прошлом году не приняли! – вспомнил князь, дабы вернуть разговор в приятное русло.
– Ну, сравнил! – Нежно-голубые глазки Александры Ильиничны возмущенно округлились. – Сам же говорил: двух слов связать не может, даже на бумаге! К тому же подлец!
Княгиня имела все основания так говорить. Именно Фердинанд Эдуардович Дитцвальд был причиной многолетних злоключений Дмитрия Даниловича. Самого молодого и многообещающего профессора Петербургского университета князя Тарусова после студенческих волнений 1861 года изгнали с кафедры по доносу коллеги. Профессор Дитцвальд сообщил в университетский совет о чрезмерном сочувствии, которое Тарусов в частных беседах выказывал к арестованным, и о неприятии Дмитрием Даниловичем репрессивных мер, чинимых к оставшимся на свободе. Попечитель учебного округа, генерал от инфантерии Пилипсович, был с князем по-военному краток:
– Государственная служба имеет свои требования, и кто не хочет или не может их исполнять, волен ее оставить.
Дмитрий Данилович подал в отставку. Его тут же с радостью пригласили в Училище правоведения. Но три года назад, не без участия Третьего отделения, Дмитрия Даниловича попросили и оттуда. Тарусов, стиснув зубы, перебивался статейками в «Новостях» и во «Всеевропейском вестнике», ожидая, что «Учебник уголовного права», над которым он корпел по ночам, вернет ему кафедру. Зря! Хоть коллеги за рукопись присвоили Тарусову степень доктора права, печатать ее, а тем более преподавать в столицах власти категорически запретили. Оставалась призрачная надежда на провинциальные университеты, но в Казани… Впрочем, об этом мы уже поведали.