Не то, чтоб я боялся. Нет. Скорее
были у меня опасения от всего этого. В детстве уже попадал сюда, и
тогда все закончилось не так. Не зная языка, не зная реалией мира я
тогда сразу влип в неприятности. Меня задержали, за то, что я
расплатился серебром за хлеб в лавке. Продавец поднял ор и держал
за руку, на его крик пришел какой-то человек и стал обыскивать
меня, а когда нашел еще монеты, что-то проговорил в свой артефакт и
вызвал подмогу.
В общем и целом, меня лишили ножа,
денег и пару раз стукнули дубинками, чтоб не сопротивлялся. А я, а
я всего лишь хотел есть. Да и считал, что серебряная монета за
хлеб, не самой лучшей свежести, вполне достойный обмен. Торговец
считал иначе. В итоге я очень сильно обиделся на всех и вся, гнев
тогда застилал мне глаза. Очнулся уже, когда меня привезли в другое
место и закинули в камеру.
Потом меня все время водили к
какому-то человеку в странной форме и тот что-то спрашивал. Я
пытался общаться с ним на тех языках, которые знал, но увы. Да и
знал я всего два языка. Пару раз меня били, но не так чтоб сильно,
скорее от бессилия или еще по какой причине.
А через пять дней, меня вывели в
какую-то повозку и отвезли в место где были дети моего возраста, а
жили мы все как в казарме воинов. Что я могу сказать о том месте?
Там было познавательно. Нас заставляли бегать, прыгать, что-то
чистить, смазывать и еще множество, на мой взгляд, не нужных дел. И
это, несмотря на то, что в целом никакой взаимопомощи не было,
каждый сам за себя, что подтверждалось каждую ночь, в виде
драк.
Уже тогда я понял, что тут мне не
прожить если не начну ставить себя выше других. Отец говорил, что
иногда достаточно показать силу, чтоб от тебя отстали. И я показал,
после чего меня заперли в камере, в которой не было ни света, ни
тепла. А спать приходилось на земле. Тогда это меня не сильно
волновало, так как я видел страх. Страх в глазах всех, как тех, кто
был против меня, так и тех, кто заставлял нас бегать.
Через сколько времени меня выпустили
я не знаю, но все изменилось, со мной стали заниматься отдельно от
других детей. Со мной говорили, мне показывали картинку и говорили
их значения, но все так же по утрам я бегал и прыгал и все также
занимался ненужным делом. Лучше бы лучше учили языку.
Спустя четыре десятка дней распорядок
дня изменился, и я стал посещать еще какие-то занятия, где молодой
воин зажигал в руке огонь или заставлял пылать все тело. Все были
впечатлены, а я же не понимал зачем это? Было ли страшно? Нет.
Какая-то странная расточительность силы. Тогда я не знал зачем это
было нужно. Но от нас требовали, чтоб мы показали что-то такое. Я
же понял, что так делать не буду, так как отец не поймет, а мама
еще и замучает рассказами о правильном приложении силы. Вот так и
жил я еще шесть десятков дней.