Лось… Как я уже говорил: Лось парень неплохой, но скрытный. Военную тайну разболтать – это преступление, это нарушение подписки, трибунал (или даже без него), пуля в затылок и никто не узнает, где могилка твоя. Могилки-то у нас у каждого уже имеются. Кто там лежит, или пустые они – неизвестно, но могилки с надгробными плитами, на которых наши имена вырезаны, имеются. У меня, во всяком случае, есть, мне её на фотографии показывали перед тем, как сюда отправить. А вот где нас похоронят, когда мы взаправду поумираем, этого никто не знает. Будет ли над могилкой надгробная плита, и какая там будет фамилия начертана?
Лось военную тайну не разболтает. Верняк! Его спрашивают: Лось, ты что больше любишь – котлету или отварное мясо? Молчит, смотрит подозрительно. Спрашивают: ты что – немой? Молча, головой помотает и всё. Что греха таить! Подписка подпиской, но мы ведь двадцать четыре часа вместе. Общаться как-то нужно. Мы и общаемся. Каждый о себе хоть какую-то информацию выложил, хоть что-то, но сболтнул. Лось – ни хрена! Ничего о нём не знаем – ни как звать, ни сколько лет, ни про боевой опыт. Может быть, ещё разговорится? Он только полторы недели в группе. Мы-то все уже по пять, а Рэбэ нас встречал, выходит, он ещё раньше здесь.
Рэбэ…. Нет, о нём позже. На закуску, так сказать. Если бы мы не в спецотряде, где-то в другом месте кувыркались, были бы друзьями. Здесь, в спецотряде, дружба не приветствуется. Объяснение простое: а если выбор? А если нужно кем-то жертвовать? Кем-то одним? Или не одним? Командир отправляет подчинённого на смерть. Знает, что на смерть, но отправляет. Потому, что задача должна быть выполнена. Любой ценой. Отправлять на смерть человека тяжело. Товарища – совсем тяжело. А друга?
Это Носорог объяснял.
И вообще – после этой учебки нас по разным спецподразделениям распределят. Возможно, друг с другом больше никогда и не встретимся…
Гуинплен… К Гуинплену я отношусь плохо. Откровенно плохо. И не за то, что он сильней меня, а за то, что ему нравится, что он сильнее меня. Он тащится от того, что сильней. Это видно невооружённым глазом. А может быть, глаз у меня неприязнью зашторен? Инструктор по силовой подготовке, Японец (никакой он вообще-то не японец, больше на прибалта похож – белый, рослый, глаза, как у варёной рыбы), Гуинплена всем нам в пример ставит. Ты, говорит, Хохол, на мясо налегай, с рыбы ты до Гуинплена никогда не дотянешься. А я, грешным делом, и, правда, мясо недолюбливать стал. После Чечни. Насмотрелся я на это мясо. Во всех видах – и сырое, и жаренное, и подгорелое. И с душком, и свежак. После того, как вернулся оттуда, мясо совсем есть перестал. Странное дело – там тушёнку хряпал, только давай, а вернулся – как отрезало. Я кусок в себя, а он наружу. Позже чуть отошёл, стал колбасу понемногу потреблять. Колбаса – не совсем мясо, там мяса почти и нет. Потом котлеты… А здесь, на Востоке, рыбы – сколько хочешь, и какая хочешь. Ну, я и дорвался. Здесь рыба не такая, как дома. Здесь она наисвежайшая, без заморозки, за которой следует оттаивание и снова заморозка, и так несколько раз. Пока до сковородки доберётся – всё, что в ней было вкусного, ценного и полезного, всё улетучивается. Камбала здесь и та совершенно другой вкус имеет.