Получились две комнаты: 28 метров и 22. В первой поселились мы, во вторую вселили другую семью. И образовался еще маленький тамбур перед комнатами. Там стоял какой-то старый столик, старый шифоньер. Это был такой угол, в который старые, ненужные вещи можно было сложить, чтобы не держать в комнате. Когда перегораживали комнату, конечно, лепнину повредили. Родителям предписали восстановить по краям лепнину – разумеется, за свой счет. Что ж, вызвали бригаду рабочих, оплатили их труд из своего кармана. И все это – ради того, чтобы не жить в просторной квартире! Современному человеку этого не понять.
Но жизнь далеко не прямолинейная и не все в ней просто, как дважды два четыре. Прошло лет семь – и я заболел малярией. Меня лечили отечественным лекарством, которое называлось акрихин. Завод, который его выпускал, до сих пор существует где-то под Москвой, он так и называется – Акрихин. Шестимиллиметровые плоские, безумно горькие таблетки. Достаточно было лизнуть – и тебя уже рвало. Родители мучили меня и сами мучились. Заворачивали таблетку в размоченный хлеб, сверху мазали маслом, чтобы эта конструкция скорее проскочила. А иногда она не проскакивала, застревала во рту, разваливалась… Лучшего средства от малярии в нашей стране не было, но и оно мне не помогло. Малярия протекала так: один день ты абсолютно здоров, а назавтра – температура сорок, тяжелейшее, опасное состояние. И вот, как в жизни получается. Сосед, который получил выгороженную вторую комнату, оказался моряком дальнего плавания. Из плавания он привез самое лучшее в мире лекарство – хинин. Акрихин был ухудшенным подобием хинина, а у нашего соседа-моряка имелся чистейший хинин. Хинин – это порошок. Если его взять в рот – напрочь вывернет на изнанку. Но хину насыпали в капсулу, а капсула растворялась в желудке. Поэтому я принимал ее абсолютно спокойно. Раза два-три я принял хинин – и помогло, пошел на поправку. А если бы мы поселились в пятидесятиметровой комнате, если бы не моряк?..
Перед войной мама работала на заводе главным инженером, а отец – в лаборатории менделеевского института метрологии. Он готовил диссертацию. Война не дала ему защититься. У него имелась броня, он был невоеннообязанным, но настоящим патриотом! Он сдал эту броню, пошел в Ленинградское ополчение, пошел защищать город. У ополченцев 1941 года была одна винтовка на двоих, а то и на троих, не хватало патронов. Поэтому немцы, которые прошли школу войны в Европе, почти всех их за несколько дней уничтожили. Папу спасло ранение в одном из первых боев. Так бывает в жизни: ранение – это ужасно, но иногда оно оказывается спасительным… Его вывезли в госпиталь, потом в Среднюю Азию на переобучение. Там он прошел школу противотанковой обороны и уже на фронт приехал обученным специалистом в противотанковый батальон.