В сумятице жизни я давно позабыл совет матери. Но сейчас, в свой смертный час, ее слова прозвучали в моей душе как удар колокола, донесшийся словно из другого мира. Я мысленно обратился к Господу, моя душа ощутила его. В меня пролился свет, и я почувствовал, что рядом со мной появилась некая светлая фигура. Открыв глаза, я увидел маму! От радости я воскликнул: «Мама!»
Дремавшие часовые вздрогнули и, громко ругаясь, схватились за винтовки. Убедившись, что приговоренный спокойно лежит на соломе, они успокоились и вновь задремали. По-видимому, им было не впервой слышать крики осужденных на смерть.
Моя мама, – продолжает Рихард Хамп, – поведала мне, что я не буду расстрелян. Мне только нужно будет серьезно поговорить с комендантом, высказать ему все, что она мне сообщит. Сказав мне все, что нужно, она попрощалась со мной словами: «Да исполнится душа твоя миром Господним».
Как подчеркивает сам Хамп, после этого в его душе воцарился такой внутренний покой, какого он ранее никогда не испытывал, он сразу заснул и спал, пока в семь утра его не растолкали прикладами, чтобы отвести к саням. «Скоро выспишься как следует», – шутили солдаты. Хамп сказал, что хочет поговорить с комендантом. Солдаты отрицательно замотали головами и еще решительнее приказывали ему идти к саням. Наконец они попытались, громко ругаясь, силой вытащить его из комнаты. Хамп сопротивлялся и даже толкнул одного из солдат так, что тот упал. Все остальные передернули затворы и наставили винтовки на строптивца. В это время подошел еще не совсем очнувшийся ото сна, полуодетый комендант и спросил, что здесь происходит. Я заявил, что хочу поговорить с ним наедине. Он согласился и велел солдатам выйти из комнаты, предварительно вынув из кобуры пистолет и сняв его с предохранителя. Тогда я пересказал ему все, что сообщила мне мама. Это не были комплименты или мольбы. Я, глядя ему прямо в лицо, употребляя крепкие русские выражения, перечислил все гнусные поступки, совершенные им, все его прегрешения.
Сначала задрожала его рука, сжимавшая пистолет. Казалось, он уже был не в силах направить оружие на меня и нажать на спуск. Затем он задрожал всем телом и побледнел, стал странно извиваться, как если бы у него начались сильные боли и судороги. Голосом, полным страдания, он спросил, откуда я все это знаю. Я ответил, что моя умершая мать рассказала мне об этом ночью и что его невинные жертвы однажды отомстят ему…