Так вот и угасал безрадостный день и наступал такой же. Люди, голодные и обессиленные, засыпали и просыпались в страхе и тревоге еще и потому, что ходили слухи, один другого страшнее. Голод страшен, а неволя – еще большая беда… Ну, а пока такая беда не грянула, надо живому как-то жить и надеяться, авось пронесет, авось и голод не одолеет.
Опять бегу вдоль Ухли, несу Сашке его обед. Бегу тропкой, изученной до последней кочки, смотрю под ноги и вот тебе – препятствие! Сапоги на тропе… Поднимаю глаза и холодею от страха. Стоит незнакомый человек, с виду – леший. Будто он только-только выполз из торфяных болот и стал столбом на моей дороге. Лицо, обросшее щетиной, глаза горят, как у нечистой силы, и вот-вот выкатятся из-под бровей.
– Что у тебя в правой руке? – прохрипел человек-леший. Я молчу.
– Покажь! – он шумно втянул ноздрями воздух и, конечно же почуяв запах хлеба, вцепился в узелок.
– Не отдам! – завизжала я сколько было сил. – Это брату!
– Твой брат ест каждый день, а я уже неделю не ел. А ну отпусти узел добром! – и человек-леший в обшарпанной, некогда фасонистой куртке заломил мою руку так, что от боли слезы брызнули у меня из глаз. Вырвав узелок, он тут же присел на корточки и, запрокинув голову, стал жадно пить похлебку из крынки. Я с ужасом следила за тем, как на жилистой шее грабителя ходит острый кадык: вверх-вниз, вверх-вниз…
Крынка мигом опустела. Хлеб он поднес к носу, глубоко вдохнул его запах, прикрыл глаза, но есть не стал, а спрятал в карман куртки и, как бы очнувшись и вспомнив обо мне, уставился одичалыми рачьими глазами в мое помертвевшее от страха лицо. Я съежилась. Как во сне ощутила: черная торфяная тропа, Ухля с незабудками, заросли пахучих трав – все это качнулось и поплыло перед моими глазами.
– Пошла прочь! И запомни: если кому вякнешь, не жить тебе. Задавлю и в Ухлю закину, там тебе и крышка. Поняла? – услышала я, как из-за глухой стены, голос человека-лешего.
Тут же он нырнул в травы, как в омут, и исчез, будто его вовсе не было, будто мне приснился дурной сон. Еще несколько мгновений стояла я оцепеневшая, но вот, обретя силы, подхватила пустую крынку и платочек, все еще пахнувщий хлебом, помчалась домой, к маме.
Что мне угрозы этого грабителя, что его страшные слова: «Задавлю, в Ухлю заброшу!» Он съел Сашкин обед! Как же теперь доработать брату до вечера без еды? Он же будет меня ждать…