Нет. Была одна паршивая овца. Родной дядя Анисима Андреевича. Не пожелал он вместе со старшим братом дела вести. Захотелось самостоятельности. Поддался на посулы государя Петра Великого. Вытребовал свою долю и решил торговлишкой заняться в странах иноземных. Батюшка, Андрей Анисимович, хотел было взъерепениться. От века Сомовы вместе держались и вместе дела вели. Да потом остыл, посчитал за лучшее не поднимать шума и отпустил брата. Э-эх… Тот и сам сгинул, и семью по миру пустил.
Нет, Сомов не нехристь какой. Заботу о родне принял на себя, почитая это за долг святой. Ни словом, ни делом ни разу не попрекнул. Братьев двоюродных к делу пристроил и в обиду никому не давал. Но ведь не высовывайся их батюшка, могли бы сейчас свое дело вести. А там, глядишь, и сам дядя жив был бы. Ведь на пятнадцать годков младше брата был.
А все отчего? Да оттого, что заветы предков почитать надо. Они ведь не на пустом месте появляются, мозолями, потом и кровью писаны. Вот он, Анисим Андреевич, ни на ноготок не отошел от заповеданного. И ничего, жив-здоров, семья обихожена и в достатке. Опять же заботу о родне на себя принял.
Подумаешь, дом не терем боярский. Так и что с того? Чего в нем не хватает? Есть где спать, есть что есть, и не щи пустые с коркой черствого хлеба. Пришло время дочку замуж определять, так женихи в очередь выстроились. И за приданым дело не стало.
Что-то в груди екнуло. Была у купца одна особенность – беду или пакость какую он за версту чуял. Не раз ему это помогало избегнуть сомнительных предприятий. Вот только появлялось это предчувствие нехорошего, когда дело касалось дел торговых. А какие нынче дела? Ярмарка уж прошла. Дело к весне и распутице, потому вся торговля сейчас и замерла. Нынче у торгового люда межсезонье. Зимние заботы остались позади, на весенне-летние все уговоры уж завершились. Вот вскроются реки, и все закрутится с новой силой. Конечно, и нынче в лавке что-то продается, но то так, не серьезно, всего лишь мелкая розница.
Так отчего же это предчувствие беды? Откуда нагрянет? Как избежать? Сомов вновь прислушался к своим ощущениям. Нет, не отпускает клятое. Свербит без устали, словно только что пойманная птаха в клетке мечется. Оно бы отмахнуться, но опыт прежних лет тому противится.
Со двора послышался собачий лай. И ведь не брешут. Днем брехать не каждому псу захочется, прохожих столько, что глотку надорвешь. Да и от дворни влететь может. Вот ночью – дело иное.