У нее были все эквиваленты красивой материальной жизни – деньги, сумки с дефицитными продуктами, букеты, подарки.
И весь ее дорогой внешний вид, и прическа, и дорогие красивые сапоги (символ успеха в советское время!), и молодой любовник раздражали меня, и мне казалось – так несправедливо, что одним дается все, другим ничего.
Сейчас я понимаю, что все в жизни именно так и дается: «большим», с высоким чувством собственной ценности, активным людям дается все, а каким-то мелким, скромным, застенчивым, мягким – не дается ничего. Потому что они в силу своей маленькости, незначимости стесняются даже сказать: «Мне нужны деньги!» – или говорят это так тихо, незаметно, шепотом, что их никто и не слышит. Потому что они сами себя не ценят и, не оцененные даже собой, никем высоко не оцениваются и не получают высокой платы.
Но тогда я не понимала этого, и вся эта женщина, ее жизнь представлялись мне каким-то непонятным несправедливым вызовом.
И когда ее квартиру ограбили, вынесли из нее все ценные вещи (даже хорошо спрятанный мешочек с бриллиантами!) – я завистливо и неприязненно думала: «Живут же люди! И почему они так хорошо живут?!»
И наблюдая за ней, рассматривая ее, я постоянно пыталась понять – за что ей все это дается?
Я рассматривала эту женщину, ее жизнь, поведение, чтобы узнать, как она, эта женщина, устроена. Я рассматривала ее, как рассматривают под микроскопом какого-то жука или молекулу. Вопрос: что же такого в ней есть, чего нет во мне, – не давал покоя.
Я думала: «Может, за образование даются деньги?» Но она окончила торговый техникум, я же была выпускницей МГУ, лучшего в то время в стране вуза.
«Может, по уму, за ум даются деньги?» – думала я. Но нет – соседка была женщина явно недалекого ума, простая женщина – простая, что называется, как три копейки.
«Может быть, за знания дают деньги?» – думала я. Но она не знала и сотой доли того, что знала я, и имена Хемингуэй или Ницше сочла бы за название модели мебельной стенки. Но она, в отличие от меня, так много знающей, – имела деньги.
Я, как профессиональный психолог, могла найти подход к каждому человеку и почти ничего не получала от жизни. Она же, не зная ничего этого, как-то подходила к людям, к жизни и все получала.
Иногда я думала о ней иронично: «У нее всего-то, небось, три извилины!» Но, видно, какие-то нужные это были извилины, каких у меня – умной, начитанной, образованной – и в помине не было!