«Есть ценностей незыблемая скала…» Неотрадиционализм в русской поэзии 1910–1930-х годов - заметки

См. вступ. статью В. М. Толмачева («Рубеж XIX–XX веков как историко-литературное и культурологическое понятие») в кн.: Зарубежная литература конца XIX – начала XX века: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 5–45.

Как справедливо указывает О. А. Клинг, «нельзя ставить знак тождества между манифестарным уровнем отражения литературной ситуации того или иного времени… и уровнем поэтики» (Клинг О. А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов: проблемы поэтики. М., 2010. С. 10).

Венгеров С. А. Этапы неоромантического движения. Статья первая // Русская литература XX века (1890–1910) // Под ред. проф. С. А. Венгерова. М., 1914. Т. 1. Кн. 1. С. 2–38. См. также известную работу В. М. Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика» (1914).

См., например, работу В. А. Келдыша «Русская литература “серебряного века” как сложная целостность» в книге: Русская литература рубежа веков (1890-х – начала 1920-х годов). М., 2000. До этого венгеровский концепт «неоромантизма» был по-своему подхвачен З. Н. Минц в статье «Футуризм и “неоромантизм” (к проблеме генезиса и структуры “Истории бедного рыцаря” Ел. Гуро)» в сб.: Функционирование русской литературы в разные исторические периоды // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 822.

Понятия «декаданс» и «декадентство» до сих пор имеют крайне широкий спектр использования. Из сравнительно недавних работ на эту тему см. монографию Е. В. Тырышкиной «Русская литература 1890-х – начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду» (Новосибирск, 2002).

Клинг О. А. Влияние символизма… С. 10.

Нередко термин «модернизм» употреблялся как синоним авангарда и авангардизма, а то и декаданса.

Говоря о реалистическом стереотипе, мы, разумеется, имеем в виду общую инерцию метода, проявлявшуюся в творениях литературной периферии, а не такие значительные явления в словесности рубежа веков, как произведения Чехова или позднего Л. Толстого.

См.: Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 143–160.

См.: Якобсон Р. О. О художественном реализме // Якобсон Р. О. Работы по поэтике. М., 1987. С. 387–393; Маркович В. М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX века // Известия РАН. Отд. литературы и языка. 1993. № 3; Хализев В. Е. Теория литературы. М. 2005. С. 372–374. Определенную долю скепсиса в отношении репрезентативности данного термина можно обнаружить у В. М. Толмачева (см.: Зарубежная литература конца XIX – начала XX века: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 13–25).

Это обстоятельство побуждает ученых прибегать к помощи таких терминов, как «неореализм», «постреализм», «метареализм» и т. д. (тенденция, намеченная еще В. Жирмунским, который в статье 1916 г. «Преодолевшие символизм» писал о возможности осмысления идеала акмеистов как неореалистического). На сегодняшний день весьма обоснованной, хотя и не бесспорной, представляется концепция «неореализма», предложенная проф. В. Келдышем (см.: Келдыш В. А. Реализм и неореализм // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов): В 2 т. М.: ИМЛИ РАН, 2000).

Например отмечаемое многими специалистами влияние психологической прозы XIX в. на поэтику Анненского и Ахматовой.

Концепт, предложенный В. М. Жирмунским в работе 1916 г. «Преодолевшие символизм», ставшей, по словам О. А. Клинга, «своего рода академическим манифестом акмеизма» (Клинг О. А. Влияние символизма… С. 9). Данная идея получила свое развитие в статье В. Жирмунского «Два направления в современной поэзии» (1920).

См.: Аверинцев С. С., Андреев М. Л., Гаспаров М. Л., Гринцер П. А., Михайлов А. В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 33.

См. раздел «Поэтика художественной модальности» в работе С. Н. Бройтмана «Историческая поэтика» // Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004. Т. 2. С. 221–335.

Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004. Т. 1. С. 101.

См.: Тюпа В. И. Парадигмы художественности // Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004. Т. 1. С. 92–106; а также: Тюпа В. И. Постсимволизм. Теоретические очерки истории русской поэзии XX века. Самара, 1998.

Согласно данной концепции, с момента своего зарождения и до начала индивидуально-творческой эпохи мировая (как минимум европейская) художественная словесность прошла в своем развитии две большие стадии: архаико-синкретическую или, в терминах С. Аверинцева, стадию «дорефлективного традиционализма» и стадию так называемого «рефлективного традиционализма» (от Античности и примерно до последней трети XVIII в.). См. об этом кроме упомянутого выше коллективного исследования «Категории поэтики в смене литературных эпох» (сноска 14) работу С. С. Аверинцева «Древнегреческая поэтика и мировая литература» в его кн.: Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981.

Клинг О. А. Влияние символизма… С. 7

Гаспаров М. Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия серебряного века. 1990–1917. М., 1993. С. 19.

См.: Гаспаров М. Л. Антиномичность поэтики русского модернизма // Избр. статьи. М., 1995. С. 286–304; Хализев В. Е. Литературные общности (художественные системы) XIX–XX вв. // Хализев В. Е. Теория литературы. М., 2005. С. 374–376; Богомолов Н. А. Проблемы поэзии в русской критике 1910-х – первой половины 1920-х годов: Дис… д-ра филол. наук. М., 1992. С. 55, 65; Клинг О. А. Влияние символизма… С. 12.

Богомолов Н. А. Проблемы поэзии в русской критике 1910-х – первой половины 1920-х годов: Автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 1992. С. 65.

В этом смысле наша позиция отчасти полемична по отношению к тем концепциям, в которых постсимволизм так или иначе отождествляется с «историческим авангардом» (И. П. Смирнов, Е. Фарыно, Вяч. Вс. Иванов и др.).

Зарубежная литература конца XIX – начала XX века: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 23.

См.: Клинг О. А. Влияние символизма… М., 2010. С. 35–40.

О генетической взаимосвязи романтизма, декаданса и авангардизма см.: Тырышкина Е. В. Русская литература 1890-х – начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. Новосибирск, 2002. См. также её статью «Декаданс – авангард – постмодернизм: трансформация эстетического дискурса» (Moderna. Avantgarda. Postmoderna. Litteraria Humanita. XII. Brno: Masarykova Univerzita, 2003. C. 63–68).

Гинзбург Л. Я. О лирике. 2-е изд., доп. Л., 1974. С. 247.

Многие ученые отмечали и отмечают жизнесозидательный и подспудно преемственный характер авангарда. Например, академик Д. В. Сарабьянов считает непростительным не замечать тех его черт и особенностей, которые свидетельствуют о «приверженности авангардных мастеров к глубинным художественным, а подчас и религиозным традициям» (Сарабьянов Д. В. Русская живопись: Пробуждение памяти. М., 1998. С. 5). А крупнейший современный исследователь религиозной эстетики В. В. Бычков рассматривает русский авангард начала XX в. как «искусство… еще прочно опирающееся на христианские или близкие к ним духовные парадигмы в достаточно свободной интерпретации» (Бычков В. В. Русская теургическая эстетика. М., 2007. С. 576).

По-видимому, эти философско-аксиологические предпосылки различных линий постсимволизма имеет в виду Н. Дзуцева, когда подчеркивает, что «…есть основания рассматривать постсимволизм не только как явление… на уровне поэтики, но и как своего рода полисистему, имеющую свои структурирующие поэтику принципы» (Дзуцева Н. В. Русская поэзия 1910–1920-х годов в аспекте постсимволизма: Проблемы эстетики и поэтики: Автореф. дис. … д-ра филол. наук. Иваново, 1999. С. 6).

Характеристику важнейших ментальных и коммуникативных черт авангардного сознания см. в следующих работах: Тюпа В. И. Постсимволизм: Теоретические очерки истории русской поэзии XX века. Самара, 1998; Тюпа В. И. Поляризация литературного сознания // Literatura rosyjska XX wieku. Nowe czasy. Nowe problemy. Seria «Literatura na pograniczach». № 1. Warszawa, 1992; Тырышкина Е. В. Русская литература 1890-х – начала 1920-х годов: от декаданса к авангарду. Новосибирск, 2002. См. также: Авангард в культуре XX века: В 2 кн. 1900–1930. Теория. История. Поэтика / Под ред. Ю. Н. Гирина. М., 2010.

См.: Толмачев В. М. Рубеж XIX–XX веков как историко-литературное и культурологическое понятие // Зарубежная литература конца XIX – начала XX века: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 5–45.

Понятие, введенное в философско-эстетический обиход Вяч. И. Ивановым и используемое В. И. Тюпой для характеристики дивергентного (постриторического) типа коммуникативного дискурса.

См., например, статью В. М. Жирмунского «Два направления в современной поэзии» (1920). В качестве своеобразного возрождения классицизма в русской литературе воспринимал некоторые постсимволистские опыты и К. Мочульский (см. его статью 1922 г. «Классицизм в современной русской поэзии»).

Начало этого размежевания О. А. Клинг находит уже в символизме конца 1900-х, связывая антиавангардное начало с именами Вяч. Иванова, Брюсова и С. Соловьева, а предавангардное – с именем Андрея Белого (см.: Клинг О. А. Влияние символизма… С. 85). Н. Дзуцева в своей монографии «Время заветов. Очерки поэтики и эстетики постсимволизма (Иваново, 1999) центральное место в противостоянии тенденциям индивидуалистического произвола отводит выходцам из символизма – Вяч. Иванову и В. Ходасевичу. Определяющей для антииндивидуалистических линий постсимволизма является фигура Вяч. Иванова также и для Томаса Венцлова (см. его статью «Вячеслав Иванов и кризис русского символизма» в кн.: Венцлова Т. Собеседники на пиру: Литературоведческие работы. М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 482).

См.: Тюпа В. И. Постсимволизм: Теоретические очерки истории русской поэзии XX века. Самара, 1998, а также: Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004. Т. 1. С. 103.

См.: Тюпа В. И. Дискурсные формации: Очерки по компаративной риторике. М., 2010. С. 124. В числе важнейших особенностей данного типа художественной ориентации В. И. Тюпа (определяющий его как «дискурс ответственности») указывает на присущую его представителям «солидаристскую стратегию конвергентного письма» (Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 1. С. 103).

См.: Бахтин М. М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 5. М.: ИМЛИ, 1997. С. 364.

«Неотрадиционализм… предполагает не побег от уединенности вспять, к более архаичным модусам сознания, а, напротив, прорыв сквозь чистилище уединенности к исторически наиболее молодому менталитету конвергентности, к культуре соборного (но не роевого) сознания» (Тюпа В. И. Неотрадиционализм, или Четвертый постсимволизм // Постсимволизм как явление культуры: Материалы международной конференции 10–11 марта 1995 г. М., 1995. С. 21–24).

См.: Аверинцев С. С., Андреев М. Л., Гаспаров М. Л., Гринцер П. А., Михайлов А. В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994.

Понятие, введенное в научный обиход А. Н. Веселовским и активно использовавшееся М. Бахтиным. Подробнее о поэтике «готового слова» см.: Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 2. С. 141–144.

С. Н. Бройтман предлагает называть такого рода поэтику «эйдетической» (см. раздел «Эйдетическая (традиционалистская) поэтика в кн.: Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 2. С. 117–169).

Аверинцев С. С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Аверинцев С. С. Поэтика древнегреческой литературы. М., 1981. С. 8.

Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 350–359.

См.: Гинзбург Л. Я. Частное и общее в лирическом стихотворении // Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987.

Термин В. И. Тюпы.

См.: Лотман Ю. М. Структура художественного текста. С. 350–359.

См.: Михайлов А. В. Методы и стили литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 103–121.

Об этом замечательно писал О. Мандельштам: «…это свойство всякой поэзии, поскольку она классична. Она воспринимается как то, что должно быть, а не как то, что уже было» (Мандельштам О. Э. Слово и культура // Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М.: Прогресс-Плеяда., 2010. Т. 2. С. 49–55). Ср. с аналогичными высказываниями Т. С. Элиота: «…прошлое не только прошло, но продолжается сегодня», поскольку оно «…не то, что умерло, а то, что продолжает жить» (Элиот Т. С. Назначение поэзии. Киев, 1996. С. 158–166).

Так, И. А. Есаулов, возражая Вяч. Иванову (в статье «Постсимволизм и соборность»), настаивает на ортодоксально-церковном понимании категории «соборности», тогда как М. Бахтин и В. И. Тюпа не связывают «диалог согласия» ни с какой предзаданной («готовой») ортодоксией.

Тюпа В. И. Дискурсные формации… С. 33.

Выражение М. Пришвина. Подробнее о пушкинизме русских писателей-модернистов см. в кн.: Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии I пол. XX века. М.: Изд. центр РГГУ, 1998.

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. Т. 2. С. 49–55.

О взаимоотношениях и сложном взаимодействии неотрадиционализма и авангарда см. в работах В. И. Тюпы: «Неотрадиционализм, или Четвертый постсимволизм» (в кн.: Постсимволизм как явление культуры: Сб. материалов международной конференции / Под ред. И. А. Есаулова. Вып. 2. М.: РГГУ, 1995) и «Эстетика неотрадиционализма» (Там же. Вып. 3. М.: РГГУ, 1998).

Тюпа В. И. Поляризация литературного сознания // Literatura rosyjska XX wieku. Nowe czasy. Nowe problemy. Seria «Literatura na pograniczach». № 1. Warszawa, 1992. С. 89.

Кроме работ В. И. Тюпы, посвященных осмыслению сущностных особенностей неотрадиционализма, следует также иметь в виду статьи И. А. Есаулова: «Постсимволизм и соборность» (в кн.: Постсимволизм как явление культуры: Сб. материалов международной конференции / Под ред. И. А. Есаулова. Вып. 3. М.: РГГУ, 1998) и «Текст, традиция и предание» (в кн.: Нижегородский текст русской словесности. Н. Новгород, 2007. С. 8–17). В некоторых аспектах проблематики они близки трудам В. И. Тюпы, однако в методологии анализа и конечных выводах ученые заметно расходятся между собой.

Из сравнительно недавних работ по затронутой здесь проблематике см. также кн.: Дзуцева Н. В. Время заветов. Очерки поэтики и эстетики постсимволизма. Иваново, 1999; Марголина С. М. Мировоззрение Осипа Мандельштама. Марбург, 1989; Мусатов В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины 20 века: от Анненского до Пастернака. М., 1992; Он же. Лирика Мандельштама. Киев, 2000; Сурат И. З. Мандельштам и Пушкин. М.: ИМЛИ РАН, 2009; Паперно И. О природе поэтического слова: богословские источники спора Мандельштама с символизмом // Литературное обозрение. 1991. С. 29–36.

«…Из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам» – слова из стихотворения 1912 г. «Notre Dame» (Осип Мандельштам. Камень. Л.: Наука (Серия «Литературные памятники»), 1990. С. 39. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках с указанием страницы после литеры «К».

Гинзбург Л. Я. Камень // Осип Мандельштам. Камень. Л., 1990. С. 272. Далее все цитаты из названной статьи Л. Я. Гинзбург приводятся по этому изданию с указанием страницы после «Л. Гинзбург – К».

Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. С. 205. Далее ссылки на это издание см. в тексте статьи в скобках с указанием страницы после литеры «А».

Гаспаров М. Л. Осип Мандельштам. Три его поэтики // Гаспаров М. Л. О русской поэзии. СПб., 2001. С. 207. Далее ссылки на это издание см. в тексте статьи в скобках, с указанием страницы после литеры «Г».

Цит. по кн.: Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. М., 1998. С. 252.

Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии… С. 250.

Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 168. Далее ссылки на это издание см. в тексте статьи в скобках с указанием страницы после литер «СК».

В контексте стихотворения и в широком контексте раннего творчества Мандельштама фраза «дано мне тело» может быть истолкована не иначе как «дано мне бытие, личное существование» (ср.: «…И призраки требуют тела, / И плоти причастны слова» – К, 130).

Насыщенной эмоциональности субъекта у раннего Мандельштама чужда прямая экспрессия, и в силу этого любой аффект не выражается непосредственно в фактуре стиха, но даётся в плане бесстрастной описательности.

«Стрекозы» (а также «ласточки» и реже «чайка») в ранней лирике Мандельштама, как правило, символизируют хрупкое, одухотворённое начало, со всех сторон окружённое бездушной стихией.

Мандельштамовское понимание реального, реальности не оставалось неизменным, эволюционировало, и об этом пойдет речь дальше.

«Начинающий Мандельштам, – по мнению Л. Я. Гинзбург, – ориентируется… в особенности на Сологуба с его концепцией призрачного мира…» (К, 262).

Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии… С. 254–255.

Другой вариант этой строфы в более поздней редакции: «Что если, вздрогнув неправильно, / Мерцающая всегда, / Своей булавкой заржавленной / Достанет меня звезда?» (К, 293).

Этот образ присутствует в стихотворении 1922 г. «Кому зима, арак и пунш голубоглазый…», а также применительно к В. Розанову в написанной в том же году статье «О природе слова» («…Розанов всю жизнь шарил в мягкой пустоте…» – СК, 61).

Об отражении религиозных исканий Мандельштама в его биографии и творчестве см.: А, 215–233.

Ср. с признанием из стих. «В изголовье чёрное распятье…» (1910): «…Страшен мне “подводный камень веры”…» (К, 134), где Мандельштам берёт в кавычки цитату из тютчевского «Наполеона».

«Евхаристия» («Вот дароносица, как солнце золотое…») и «Аббат» – два стихотворения 1915 г., вошедшие в сборник «Камень».

Интересный (хотя и не бесспорный) комментарий к стихотворению см.: А, 220–221.

Нечаянной эта обмолвка конечно же является лишь для героя данного лирического сюжета, но никак не для автора. В то же время пронзительное «Господи!» здесь заметно отличается от холодновато-отчуждённого «Господь» в стихотворениях «Змей» (К, 131) и «Как облаком сердце одето…» (К, 130).

Ср. запись С. Б. Рудакова от 1 июля 1935 г. (Мандельштам о Гумилёве): «Я говорил ему, поменьше Бога в стихах трогай (то же у Ахматовой: “Господь”, а потом китайская садовая беседка)» (Герштейн Э. Г. Новое о Мандельштаме. Париж, 1986. С. 243).

Цит. по: Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии… С. 259.

Там же. С. 256.

Кузмин М. О прекрасной ясности // Аполлон. 1910. № 4. С. 6.

Гумилев Н. Жизнь стиха // Аполлон. 1910. № 7. С. 6.

Мусатов В. Пушкинская традиция в русской поэзии… С. 256.

Комментарий к существующим разногласиям по вопросу о точной датировке статьи см.: СК, 298; К, 334–335.

Ср. у Пушкина в стих. «Брожу ли я вдоль улиц шумных…»: «равнодушная природа» «сияет» «красою вечною». У Мандельштама же неочеловеченная природа, как правило, непричастна нетленной Красоте, мрачна и уныла.

Слова из статьи Мандельштама «О природе слова» (см.: Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 186). Ср. в стих. «Необходимость или разум» (1910): «…Но человек чертит алмазом, как на податливом стекле» (К, 122).

В. Соловьёв, как известно, видел в неподатливой косности камня сильнейшее возражение против гегелевской теории эволюции духа.

Тагер Е. Б. Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия // Русская литература конца 19 – начала 20 века. 1908–1917. М., 1972. С. 324.

«Тяжесть» у Мандельштама амбивалентна. В одних случаях она символизирует бытийную осязаемость явлений (ср.: «Всё стало тяжелее и громаднее» – СК, 67, или: «…Какая-то тяжесть жива; / И призраки требуют тела…» – К, 130), в других – «сырую», непреображённую реальность, и тогда «тяжесть» предстаёт как «недобрая» (К, 39).

Звезда «длинной булавкою», как мы помним, вонзается «в сердце» поэта, тогда как «стрела готической колокольни» в свою очередь норовит у Мандельштама «уколоть небо, попрекнуть его тем, что оно пусто» (СК, 170). Этот обмен «уколами» весьма примечателен в контексте обозначенной нами онтологической проблематики. Отсюда неожиданно приоткрывается смысл концовки одного из стихотворений 1910 (?) г.: «…И моя последняя мечта – / Роковой и краткий гул пробоин моего узорного щита» (К, 136).

Ср. пушкинское «Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон…» с первой строфой одного из стих. Мандельштама 1910 г.: «Как облаком сердце одето / И камнем прикинулась плоть, / Пока назначенье поэта / Ему не откроет Господь» (К, 130).

У Пушкина (в «Пророке») встрече уныло «влачащегося» «в пустыне мрачной» героя с «шестикрылым Серафимом» тоже предшествует смутно «томящая» его «духовная жажда».

«Томленье» фигурирует и в посвящённом памяти Анненского стихотворении А. Ахматовой «Учитель» («…всех пожалел, во всех вдохнул томленье…») в близком соседстве с примечательной, хотя в историко-литературном смысле и не совсем справедливой строкой: «…как тень прошёл и тени не оставил…»

Образы из стихотворения 1920 г. «Ласточка» («Я слово позабыл, что я хотел сказать…»).

Выражение из первого стихотворения цикла 1933 г. «Восьмистишия» («Люблю появление ткани…»).

Позже, в 20-е гг., поэт придёт к пониманию языка как оплота бытийственности. См. об этом, например, в статье «О природе слова» (1922): «Зато каждое слово словаря Даля есть орешек акрополя, маленький кремль, крылатая крепость номинализма, оснащённая эллинским духом на неутомимую борьбу с бесформенной стихией, небытием…» (СК, 63).

Ср. с замечательно глубокой формулой М. Бахтина: «Поиски собственного слова на самом деле есть поиски… слова, которое больше меня самого; это стремление уйти от своих слов, с помощью которых ничего существенного сказать нельзя» (Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 526).

Текст стихотворения приводится по изд.: Мандельштам Осип. Соч.: В 2 т. / Сост. П. М. Нерлер. М., 1990. Т. 1. С. 139–140.