Раз в две недели Дима отправлялся «в ночное». Выпуск номера «Русской жизни», где он был литредактором всегда доделывался в ночи. Я приходила в эти дни побыть с Чуней, выгулять, развлечь, немного убрать в квартире, принести газет для чуниного лотка. Между этими визитами были субботы или воскресенья – по договорённости. Мы действительно мало пересекались в первое время. И почти не общались. Постепенно ситуация менялась. В конце концов мы подружились, и в иные мои визиты квартира оставалась в запустении. Зато было много разговоров, музыки, книг.
Некоторые разговоры я записывала по свежим следам. Так и получился этот рваный дневничок за год.
Дима валялся на кровати, капризничал в шутку, как обычно говорил, что никто его не любит и все его предали. Показывал мне новые очки (предыдущие поломались), примерял, жаловался, что они выглядят слишком тёмными. Лукаво глядя на меня, протирающую шкаф от пыли, стоящую в ногах его кровати, сказал: «Мне кажется, что вы относитесь ко мне как к дедушке. Да, Таня, вы же относитесь ко мне как к дедушке?» Отрицая это, я рассказала о своём дедушке – высоченном суровом старике, инвалиде войны, у которого периодически случались припадки наподобие эпилептических: последствия ранения в голову.
Дима тоже стал вспоминать детство. Рассказал такой эпизод. У его бабушки Таты было ситцевое платье в мелкий цветочек. Оно считалось выходным – в нём совершались походы «в люди». Однажды она его куда-то положила и не могла найти. В тот период Дима ходил заниматься в студию при театре (не поняла в потоке речи – при каком), и бабушка, пытаясь найти платье и не находя его, приговаривала: «Знаю, знаю, его Димка в театр снёс». Смеясь, Дима вспомнил о периоде, когда у него жил Р. Р., хотя только что приехал в Москву и даже ещё не снял квартиры, успел обзавестись пассией. Как-то Дима рылся в тумбочке в ванной, искал стиральный порошок. И никак не мог найти – на самом деле на полке стоит много разных моющих средств, Дима мог просто не замечать стоящей там пачки. Но он в сердцах воскликнул: «Знаю, знаю, его Р. Ульянке снёс». По его словам, когда он это произносил – интонация была ровно такая же, как у бабушки.
Когда я пришла, Димы не было – мы прогулялись с Чуней, я помыла ей лапы, открыла дверь в кухню и комнату (оставляя её одну, Дима закрывает её в прихожей, чтобы она не учудила чего-нибудь в других помещениях – в прихожей же кроме её мисок, лежачка и игрушек ничего нет). Зайдя в комнату, заметила на комодике новую книжку – мемуары о Пастернаке. Присела тут же и стала листать, увлеклась. Минут через 20 зазвонил мой телефон – Дима интересовался, пришла ли я, погуляла ли с Чуней и чем занимаюсь. Отчитавшись, я поняла, что чем-то я не тем занимаюсь.