– Нас накажут, да? – пробормотал
Берт, поднимаясь. – Прости, я, правда, не хотел, чтобы так вышло.
Ты на меня обиделся?
Герман достал из кармана платок и
молча замотал его ладонь. Его мысли уже витали далеко отсюда,
подзадоренные мелкими, но весьма любопытными фактами, которым
только предстояло найти объяснение.
А еще за мгновение до ухода Гротта,
его ментальный барьер дал трещину, и под ним оказался холодный слой
беспросветной тоски.
– Герма-а-ан, ну прости! – Берт зудел
над ухом, словно осенняя муха, и в такую рань, да еще после
разговора с Вальтером и оглашения наказания, Германа это раздражало
особенно сильно. Он на ходу потирал пальцами виски, морщился и
пытался сбросить с себя хомут из противно-липких эмоций друга, но
тот лишь сильнее ныл и канючил. Герман даже почти не различал, где
заканчивается ментальное кислотно-розовое облако и начинается сам
Берт. Тут даже кольцо-блокатор не помогало.
– Прекрати. Голова от тебя уже болит,
– огрызнулся Герман, и тот тут же заткнулся, обиженно надув щеки.
Герман тяжко вздохнул. Может, Берт и виноват в том, что им перед
отбоем придется драить туалеты во всем общежитии, но все равно не
стоило так грубо с ним разговаривать.
Уже поднимаясь по отбитым гранитным
ступеням на свой этаж, Герман почувствовал неладное. Во время их
допроса в кабинете Гротта он сумел сохранить причастность Дзюн Мэй
к их неудачной вылазке в секрете, хоть и был уверен, что учитель и
без его признания знал, кто успел улизнуть мимо него в открывшуюся
дверь. Но не пойман – не вор, и ее участие еще надо доказать.
– Ну что же, – с пренебрежительным
равнодушием усмехнулся Вальтер, посматривая на упрямо молчащего
Германа, – если не хотите говорить, придется просто обыскать
каждого. Мы уже установили, что именно пропало из оружейной, дело
за малым.
Невыспавшийся мозг на угрозу
отреагировал только когда оба оказались на своем третьем этаже.
Заспанные студенты, отказывающиеся понимать, почему их подняли за
полчаса до побудки, топтались в коридоре и тихо переговаривались.
Кто-то был в уютных домашних пижамах и тапочках, другие зябко
ежились, стоя босиком и в одних трусах. В конце, у двери крайней
комнаты обнаружился Кишман и члены дисциплинарного совета.
– А ну быстро разошлись по своим
комнатам! – гаркнул Савелий. – Встали у своих кроватей по стойке
“смирно!” и ждете меня!