— А вот ты скажи мне,
девк, Бог сильнее нечисти? — задал он провокационный
вопрос.
— Я вообще-то атеистка...
— улыбнувшись, ответила Юля.
— Пусть так. Но как
думаешь — черти там всякие святой воды да креста боятся?
— хитро прищурился дядька Павел.
— Я не знаю... Но,
наверное, да, — задумчиво ответила девушка, пытаясь понять,
в чем подвох.
— А Аринка, ежели она
ожила — нечисть? — слегка улыбаясь и склонив голову
набок в ожидании ответа, поинтересовался дядька Павел.
— Ну... Я не сильна
в подобных материях, дядь Паш, — с улыбкой ответила
Юля. — Но, если верить всяким фильмам, то да, нечисть.
И ее вроде положено изгонять молитвой и святой
водой, и крестами, кажется... — наморщив лоб, пыталась
вспомнить Юля. — Ну да, им крест суют, и они
боятся и уходят.
— Ага...
Ну а в храм или там в монастырь они зайти
могут? — допытывался мужчина.
— Ну, если следовать логике,
то нет, — улыбнулась Юля. — Погодите... Я, кажется,
поняла, к чему эти вопросы, — широко улыбнулась Юля.
— Игнатовы же и дом освятили, и икон везде
понавешали, и крестов, — дядя Паша с улыбкой кивал,
подтверждая слова девушки, — и молились они старательно,
и в церковь ходили. Значит, всех чертей оттуда повывели,
и проклятие давно сняли, а они уже психологически
зависели от него, и все, что бы с ними
не случилось, списывали на проклятие, — дядька
Павел, по мере того, как девушка говорила, все шире открывал
рот от изумления, и, наконец, подавившись воздухом,
закашлялся.
— Даа, девк...
— прокашлявшись, протянул мужчина. — Умеешь
ты выворачивать... Не то я хотел сказать...
А то, что не черти то, а колдовки,
и не померли они вовсе, а так и продолжают
жить, и плату берут жизнями за жизни загубленные.
— Ой, дядь Паш! Ну тогда
Игнатовы сильно переплатили. Загублена-то только одна жизнь была,
а сколько их уже померло? Опять у Вас
не сходится, — рассмеялась Юля.
— А ты не смейся, девк, не смейся. Лучше
послушай, что Аринка Ульяшке-то сказала... — остановил
развеселившуюся девушку дядька, серьезно глядя на нее.
— Ульянка-то младшей самой дочерью была. Меньше ей только
Глеб был. Года три ей было, когда Аринка-то утопла...
***
Аринку Ульяшка помнила очень смутно.
Да и то сказать — помнила! По рассказам
родителей да братьев с сестрами больше представляла
ее себе, чем пыталась достать воспоминания. Полуголодная,
практически нищенская жизнь ее тоже не особо пугала
и совсем не раздражала — не помнила Ульяшка
другой жизни. И родителей счастливыми и здоровыми
не помнила, и Глеб на ее глазах рос... Вот Глеб
хорошо в памяти отложился. И смерть Маринки тоже.
Большенькая она уж тогда была, десятую зиму
уж видала.