Я, впрочем, не сразу понял, что это стражники. Одеты они были обычно: штаны, пиджаки да шляпы. Только одному, потолще, всё было мало, кроме ботинок, другому, тощему, всё велико. И ботинки тоже. Их скорей можно было принять за дворников, потому что на плечах каждый нёс по метле. На самом деле это у них было такое оружие, и оружие неприятное: на длинных палках пучки свежей крапивы.
Они увидели рядом с Фонтаном незнакомого мальчика и подошли к нему.
– Ты кто такой? – спросил тощий таким ледяным голосом, что под его длинным носом появилась маленькая сосулька, а всем стало холодно. – Откуда ты взялся?
– Я? Отсюда. – Я огляделся, чтобы показать. – Из этого… из подземного хода… Здесь где-то дверца была.
Но где? Невозможно было понять. Вокруг площади стояло много домов, в них было много дверей и дверок, и все были закрыты, как будто жители не хотели никуда выходить, – пусто кругом. Надо было сразу заметить, из которой ты вышел. Я просто не догадался и теперь не знал, как быть.
– А! Ты, кажется, врать любишь? – обрадовался стражник потолще. У этого голос был ласковый, но такой ласковый, что всё равно почему-то становилось холодно. – Признайся, мальчик, любишь ты врать, сочинять, или, может, заливать, или, как говорится, свистеть, а?
Фонтан сделал глазами знак: не признавайся.
– Не знаю, – растерялся Я. – Нет, не особенно.
– Вот и попался! – опять обрадовался толстый. – Когда врут, всегда уверяют: я говорю чистую правду. И это именно получается враньё.
– Но если бы он сказал, что любит врать и что всегда врёт, – вы бы ему поверили? – вступился Фонтан. – Разве тогда получилось бы, что он говорит правду? Если он говорит правду, значит, он не всегда врёт, а если он не всегда врёт, значит, он врёт, что всегда врёт…