Великий князь Николай Николаевич сдержал слово. Пять корпусов генерала Самсонова атаковали неприятеля в районе Млава-Сольдау. Место нападения выбрано хорошо, чтобы заставить немцев перевести туда многочисленные силы, потому что в случае победы русских в направлении Алленштейна они открыли бы дорогу на Данциг, отрезая одновременно путь к отступлению германской армии, разбитой под Гумбиненом.
Сражение разыгралось нешуточное. Палеолог следил за происходящими там событиями с живым интересом. Каков бы ни был окончательный результат, достаточно уже того, что борьба продолжается, чтобы английские и французские войска имели время перегруппироваться в тылу и двинуться вперед.
Но утром тридцатого августа Морис, войдя в кабинет Сазонова, поразился небывалой мрачности министра. Тот какой-то неживой глыбой застыл за рабочим столом, нервно пощипывая бороду.
– Что нового? – предчувствуя неприятные известия, спросил обеспокоенный Палеолог.
– Ничего хорошего.
– Плохи дела во Франции?
– Немцы приближаются к Парижу, – угрюмо бросил Сазонов и сложил руки на столе, оставив, наконец, бороду в покое.
– Да, но наши войска целы, их моральное состояние превосходно. Я с уверенностью жду, когда они повернутся к неприятелю… – Морис осекся, почуяв неладное. Уж очень скорбной была мина у Сазонова. – А сражение при Сольдау?
Тот в молчании кусал губы, мрачно глядя на свои сплетенные пальцы.
– Неудача? – догадался посол.
– Большое несчастье… Но я не имею права говорить вам об этом. Великий князь Николай не хочет, чтобы эта новость стала известна раньше, чем через несколько дней. Она и так распространилась слишком быстро и широко, потому что наши потери ужасающи.
Неужели провал? Если русских погонят из Германии, значительные силы немцев могут быть переброшены на запад. Тогда Париж непременно падет! Ему не выстоять в одиночку…
– Насколько катастрофична ситуация? Где остановился фронт? – пытался выудить подробности Палеолог.
– У меня нет никаких точных сведений. Армия Самсонова уничтожена. Это все, что я знаю.
Министр мрачнее тучи. Но после непродолжительного молчания вдруг произносит обыденным тоном:
– Мы должны были принести эту жертву Франции, которая показала себя такой верной союзницей.
Признаться, в тот момент у Мориса отлегло от сердца. Уже боялся, что помощи от русских не будет.