Притягиваю Кэмрин к себе и сажаю на колени. Мы сидим вместе; я обнимаю ее, упираясь подбородком в затылок. Ее что-то тревожит. Я это чувствую, но не решаюсь спросить о причинах.
– В чем дело? – наконец спрашиваю я.
Кэмрин поворачивает голову, смотрит мне в глаза.
Ее собственные полны тревоги.
– Я просто боюсь.
– Чего?
Она медлит с ответом. Ее взгляд блуждает по гостиной, потом упирается в пол.
– Всего.
– Кэмрин, ты можешь рассказать мне все. – Разворачиваю ее лицом к себе. – И ты знаешь об этом.
Ее синие глаза наполняются слезами, но Кэмрин не дает им пролиться.
– Я… Знаешь, я не хочу, чтобы у нас с тобой… чтобы мы дошли до того, до чего доходят большинство пар.
Теперь я понимаю, чего она боится. Снова разворачиваю Кэмрин так, чтобы она сидела лицом ко мне.
– Посмотри на меня, – прошу я, беря ее за руки. – Наша жизнь не будет похожа на жизнь большинства людей. Хочешь знать, откуда мне это известно?
Кэмрин не отвечает, но мне и не нужно слышать ответ. Ей хочется, чтобы я продолжал. Слезинка все же скатывается на щеку. Я тут же ловлю ее большим пальцем и стираю со щеки.
– Наша жизнь будет иной, поскольку мы оба осознаём, куда можно соскользнуть, и не допустим этого, – начинаю я. – Поскольку мы не просто так встретились в Канзасе, оказавшись в одном автобусе. Это была судьба. Мы оба знаем, чего хотим от жизни. Пусть не во всех подробностях, но тогда нам было бы скучно жить. Главное, мы знаем, в каком направлении мы