Трофей, проводив охотника взглядом, положил мне голову на колени и негромко поскулил. Мне тоже хотелось лечь и скулить. Как брошенному щенку. Но позволить себе сдаться – значит предать Стихву. Не могу предать её во второй раз…
– Прощай, мама… – я должен был что-то сказать. Хоть как-то дать выход своему горю. Если не истерикой и слезами, то хотя бы этими глупыми, никому не нужными и не меняющими ничего словами. – Мне будет плохо без тебя. Пусть Бездна дарует тебе покой…
Ритуальная фраза получилась сухой и чёрствой: я не хотел ей покоя. Я хотел, чтобы мама была жива, чтобы была со мной…
Здесь нельзя было дальше оставаться, и я не мог заставлять ждать Кемаля. Но всё-таки задержался: в оранжево-красно-коричневых искристых потоках излучения наметилось какое-то движение, что-то приближалось. Я стоял и ждал, и даже мысль не мелькнула, что это может быть какая-то новая опасность, угроза. Я ждал. Сначала было какое-то завихрение, нарушение плавности потоков, потом – силуэт. Но поверить своим глазам я рискнул только тогда, когда лунь вырвался из огненного морока и сделал круг над мысом. Один торжественный круг, один печальный крик – он даже не стал отдыхать, вновь исчезнув в мареве бездны. Словно отдав последнюю дань уважения…
Кемаля я нагнал исключительно благодаря чутью Трофея – охотник не оставлял следов, да и запаха не должен был оставлять – он натирался отваром из тщательно подобранных трав, который «гасил» запах человека. Или отвар перестал действовать, или охотник давно не купался, а, может, у Трофея нюх гораздо лучше, чем у тварей-из-бездны, раз Кемаля до сих пор не сожрали.
Осколок успел вскарабкаться на самую высокую точку своего ежедневного пути, и скатиться к самому краю огненного моря: мы продолжали идти, удаляясь от деревни. Наверно, мои опекуны действительно предусмотрели такое развитие событий, допустив ошибку только в количестве оставшегося в запасе времени. Кемаль нёс большой заплечный мешок, довольно туго набитый. От помощи он отказался, не знаю уж почему. Трофей убежал вперёд, охотник неторопливо шагал по опавшей листве, я же замыкал шествие, стараясь не очень отставать. Сил не было никаких: ни идти, ни думать – смерть Стихвы потрясла, я не мог примириться с мыслью, что её нет больше среди живых.
Осколок исчез за горизонтом, когда Кемаль, наконец-то, скомандовал привал. Мрачных отсветов бездны вполне хватало, чтобы наломать сушняка и развести костёр. Ночь миновала спокойно, и охотник не стал меня будить, разделив ночное бдение с Трофеем. Следующий день прошёл в молчании, под шёпот ветра и пересвист птиц, мы устроили привал, как и вчера уже после захода светила, я вызвался дежурить первым.