В Парвате он повстречал Лакшми… Никак не ждал Афанасий, что любовь найдет его за два моря от отчизны. Как видно, не так уже и важно для любви, сколько морей пройдено. И кто какой веры, тоже не важно. Да и многое остальное кажется пустым и незначительным…
А потом была деревня кузнецов. И уж такое его везение, что объявился он, Афанасий, аккурат после того, как деревня подверглась набегу обезьянцев, подданных царя Ханумана, и многих взрослых побили обезьянцы, а всех детей похитили и увезли к себе в обезьяний город. И пришлось Афанасию направиться в город Ханумана.
И в том городе ждал его плен. А еще ждал гнусный португалец Мигель, который пристроился там при Ханумане кем-то навроде первого советника или, на здешний лад говоря, визиря.
Поймали там Афанасия. Честно говоря, он уже простился с жизнью, приготовился принять неминуемое. Да только вместо того, чтобы просто убить, обезьянцы решили позабавиться, выпустить его на арену гладиаторскую, какую они учинили у себя наподобие римской. И в том они с Афанасием просчитались…
А потом было и бегство, вызволение детей из плена, добыча порошка булатного, бесценного, пожар, устроенный им, Афанасием Никитиным, напоследок в граде обезьянцев. Одно дело он, к несчастью великому, недоделал в граде Ханумана – Мигеля не добил. Гнусный португалец шел по их следам до самого дворца Лакшми. Пробрался во дворец, проник в покои Лакшми, где был в тот момент и Афанасий.
Афанасий в схватке убил поганого португальца Мигеля, да вот Лакшми уберечь не смог. А потом и самому Афанасию пришлось спешно бежать из Парвата, потому что не простили бы ему смерти жрицы, во всем бы обвинили его…
Опять резкой болью дала о себе знать рана, нанесенная подлым Мигелем.
Но сильнее боли телесной была боль душевная. Лакшми! Черные глаза, смуглые руки, расплывающееся по платью красное пятно и последний вздох. Он в сердцах ударил кулаком по зеркалу лужи, подняв фонтан брызг. А вот спеченный огнем в уродливую маску лик Мигеля уже почти забылся, расплылся, превратился в далекий отзвук, словно образ злодея из слышанной в детстве сказки. Да и Лакшми…
Афанасий с неудовольствием отметил про себя, что ее образ тоже стал потихоньку тускнеть, отдаляться, превращаться в далекую звездочку на горизонте, красивую, согревающую своим неярким светом, но отнюдь не путеводную. Теперь звезды вставали так, что кроме как дома, нигде он нужен и не был. А уж тем более в этих лесах. Если двинет кони тверской купец, никто не расстроится.