Она тараторит, как сорока, а сама постоянно озирается, сканируя
пространство и запоминая всякие мелочи. Любит сплетни,
рыжая-бесстыжая. Не злая, просто не может найти что-то своё. И
поэтому заполняет пустоту бессмысленными вещами.
– Не волнуйся, это всего лишь аллергия на кожаный ремешок новых
часов, которые ты ухватила за сто рублей в переходе метро. Ты вчера
ими хвасталась, сегодня не стала надевать, – перебиваю её на
полуслове. – Помажь кожу противоаллергенной мазью, прими
антигистаминный препарат и выброси часы. Всё скоро закончится.
– Ты не понимаешь! – патетично воскликнула она, расчёсывая
забинтованную руку. – Со мной никогда ничего не бывает так просто!
– Евгения вздохнула, поудобнее устроилась на подоконнике и достала
из широкого рюкзака термос со своим особым дурнопахнущим
чаем. – Я вчера чуть не умерла от страха, у меня сердце колотилось
как ненормальное…
– Твоя мама опять не ночевала дома, правильно? – вновь перебила
её.
И девушка умолкла, слегка поджав губы и смерив немного обиженным
взглядом. Она потёрла руки, тряхнув кудрявыми волосами, а затем
заявила:
– Она работала.
Но по глазам видно – девушка сама не верит своим словам.
– Вот именно, – отвечаю спокойно.
– Окей, опять твоя любимая тема. Все мои беды от того, что мама
меня не слишком сильно любит. Её никогда нет рядом, и я постоянно
придумываю всякие болячки, чтобы привлечь внимание. Скажи это моей
руке! – она стянула с запястья повязку, обнажив голую, совершенно
здоровую, но сильно расцарапанную кожу.
– Просто держи мои слова в голове в следующий раз, когда найдёшь
очередные симптомы смертельного заболевания, вспомни замечательную
повесть – Трое в лодке, не считая собаки. Недавно я зачитывала тебе
отрывок, точь-в-точь напоминающий твои ежедневные стенания.
Наш разговор мог продолжаться до бесконечности. Вновь и вновь,
по кругу, одно и тоже. И вновь по памяти зачитываю ей те строки,
она смеётся, совсем не зло и не обиженно. А я смотрю в окно
напротив, вижу, как подъезжает ярко-красная машина, с шумом,
блеском, солнечным всплеском. И из неё выходят
они. Яркие, живые, свободные.
Кудрявая блондинка с малиновой помадой на губах, в кожанке, на
каблуках и в очках в форме красных сердец, а следом идёт вылитый
молодой Джеймс Дин, и волосы залаченные, зачёсанные назад, ехидная
ухмылка, в правом ухе серьга в виде доллара, кожаные брюки,
печатка, сверкающая серебром, а после выходит он. И сердце,
предательское сердце, вновь ухнуло, покрыв щёки ярким румянцем, и в
животе проснулись пресловутые бабочки.