Когда-то мама была ее преемницей, и именно у подножия этой башни было найдено ее тело, вернее, то, что от него осталось. Прошло уже тридцать лет с момента их смерти, отец ушел вслед за мамой, едва увидел ее тело. Но боль и опустошенность были все еще сильны. Зачем? Почему? Что ею двигало, и сама ли она сделала этот шаг в пустоту?
Невеселые размышления сопровождали нелегкий подъем, но все имеет свойство заканчиваться.
Последняя ступень, очередная черная дверь, на этот раз широкая и низенькая, в такую заходить лишь согнув спину. Короткий громкий стук, тихое «войдите» дрожащим старческим голосом, и я открываю двери. Согнуться пришлось намного сильнее, чем я предполагал. Даже простым людям с их обычным ростом и то пришлось бы сгибать спины, хоть и в разы меньше, чем мне.
Не без удовольствия выпрямился в полный рост, едва переступил порог. Обычная комната с обычным камином, диваном, столиком и креслами. Крохотная и совсем древняя старушка стояла у единственного окна, наблюдая за диском уходящего солнца.
Как и думал, на путь сюда я затратил столько же времени, что и в серой башне тридцать лет назад.
Затуманенные глаза смотрели мне прямо в душу, я же пытался ни словом, ни движением не нарушить видение видящей. Еще мама рассказывала, как следует себя вести.
«Войдешь и молчи, иначе спугнешь видение и получишь только жалкие крохи информации. Видящие начинают видеть, едва кинут свой первый взгляд на пришедшего».
Вспомнил я слова своей мамы. Поэтому я стоял, застыв, и даже боялся сделать лишний вдох.
— Найдется она, не переживай, — прищурилась подслеповатая старуха, — очень скоро найдется.
— Где мне ее искать? — затаил дыхание и поклонился в приветствии, что, в принципе, не помешало мне сделать маленький шаг, чтобы подойти чуть ближе к видящей.
— Отбор. Нужен отбор. Такие яркие. Слишком много. Хищные цветочки. Надо беречь.
Старуха продолжала бормотать нечто несвязное. Какой отбор? Кого беречь? И причем здесь хищные цветы? У нас такие не растут — слишком опасны.
— Укажи хотя бы направление,— попытался не сорваться на крик. Все, что она мне сказала, слышалось сплошной тарабарщиной.
Отчаянье сдавливало грудь и, больше чем уверен, плескалось в моих глазах.
— Отбор. По-другому не выманишь, — продолжала бредить старуха,—прячут, всех прячут, всегда.Друг поможет, уже помог, теперь дело только за тобой. А на мать не злись, такнадо было. Не печалься, скоро они к тебе вернутся.