А сейчас в той же серии «ЖЗЛ» готовится отдельный том с биографией Алексея Елисеевича.
Признание большого вклада Кулаковского в развитие национальной и даже мировой культуры стало возможным благодаря отстаиванию его имени якутской интеллигенцией и поддержкой его интеллигенцией в Москве.
В борьбе за наследство Алексея Кулаковского участвовала и моя статья – предисловие к его книге «Сновидение шамана. Стихотворения и поэмы», вышедшей в издательстве «Художественная литература» в 1990 году. В 2002 году якутское издательство «Бичик» эту книгу с предисловием переиздало. Я горжусь, что внес свой посильный вклад в открытии и для русского читателя имени великого поэта и просветителя.
* * *
С воем проносится ветер-снеговей по необозримым про странствам якутской тайги. Продирает студеным гребнем лесные чащобы, лижет морозным языком застывшие русла рек, сыплет колючей поземкой на таежные поляны, где под снежными буграми разбросаны одинокие жилища-юрты. Кажется, нет нигде признаков жизни: схоронилось в глубокие норы зверье, спят в придонных илистых ямах рыбы. Ни писка, ни крика, ни шороха… Только гудение ветра в верхушках корабельных лиственниц, только ледяное дыхание Быка Зимы.
Но лишь приблизишься к юртам, как почувствуешь признаки жизни: горький запах разносимого в клочья дыма, слабые сполохи света на узких оконцах. А когда откроешь дверь и с клубами морозного пара войдешь внутрь жилища, то поразишься многолюдью обитателей этих плывущих в тысячеверстном про странстве утлых домов-суденышек.
У глинобитного камелька, с хрустом пожирающего поленья, древний старик, раскачиваясь в такт, поет протяжную песню. На низких лавках вдоль стен сидят многочисленные слушатели. Иных в темноте и не видно, об их присутствии говорят мерцающие угольки трубок. Ближе к огню подсели, завернувшись в оленьи дохи, ребятишки, на лицах которых отражается вся живость историй, рассказываемых стариком олонхосутом. А самые смелые мальчуганы притаились за углом камелька, радуясь теплу и слушая гул верхнего ветра.
Что чудится старым и малым в древних сказаниях олонхосута? Какой отзвук в сердцах находят гортанные слова, волшебно складывающиеся в картины битв и подвигов богатырей?
И кто этот немолодой уже якут, сидящий на низком табурете невдалеке от сказителя и что-то быстро записывающий в толстую бумажную тетрадь? По виду, кажется, учитель – в темном городском пиджаке, на ногах крепкие торбаса – сапоги. Черные усы выделяются на бледном лице с живыми, поблескивающими в рас косых щелках, глазами. Он еле поспевает за речитативом олонхосута, размашисто занося каждое его слово на бумагу. Быстрее, быстрее!.. Не дать раствориться живому слову в морозной ночи. Не дать ему сгореть, подобно тлеющим в камельке головешкам.