Я уже, Муса, другая; и смеяться я разучилась, а ведь ты так любил, когда я громко хохотала. Но ничего не забыла. Ты меня так любил; тогда это казалось обычным, а теперь все по-другому. И повторяю я стихи Тхоржевского. Боюсь смерти, того момента боюсь, когда душа отделится от тела…
Ранним утром дворник улицу метет,
Напевая песенку простую.
Отметает дворник мусор от ворот,
заодно и тьму ночную.
Дворнику известен каждый дом и двор —
Всякого немало накопилось.
О, когда бы только сумрак или сор
выметать нам приходилось!
Смотрит снова осень с грустью молодой:
Листья шевелятся под метлою.
Веет снова осень свежей теплотой,
пахнет сладкою золою.
Фазу Алиева
«Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра – нет».
А. Пушкин
Странная я, слишком странная, и никому не узнать, – какая. Ни мать, ни муж, ни дети не могли понять, что у меня там внутри, потому что Аллах меня наградил сдержанностью и терпением. Ни разу, хотя причин было немало, не нагрубила я мужу, скандалов дома не устраивала; ни разу ни одного сына я не ударила, всегда обращалась: «Солнышко мое, так нельзя!», «Радость моя, у меня кроме вас, никого нет, вы должны радовать меня!»
Каждый раз, когда мама начинала меня ругать, я целовала ей руки. Мой муж очень любил кричать, уже с порога он начинал делать мне замечания. Я же приветливо улыбалась:
– Солнышко, иди кушать, я приготовила вкусные курзе.
– Мясные?
– Да, ты же любишь мясные.
Он вздыхал и успокаивался. А я молчала, пока он сам не начинал разговор… Никто в доме не знал, что я люблю, что меня доводит до слез. Никто в доме не знал, что я не люблю ни весну, ни лето.
Они только удивлялись, почему я не пишу в эти месяцы, а только читаю. Весною почему-то меня переполняет грусть, как будто я что-то потеряла – ищу, не нахожу. Боль не покидает сердце, вспоминаю всех умерших, хочется плакать. И так было всегда, даже среди первых стихов я нашла написанные о весне строчки:
Кто стучится в окно природы,
Распахнувшееся настежь,
Кто берет такие ноты,
Задевает струны счастья?
Что за голос слышу, слышу?
Я слышала голоса ушедших – брата, отца, прабабушки, наших соседок, тех, кого мы провожали на войну. Когда проходила мимо кладбища, до меня как будто доносились их голоса: Омардады, Халун, Издаг, Патимат, – и мне становилось невыносимо больно.