– Года на четыре-пять! – воскликнул маршал. – Уж лучше, сударь, скажите «на четыре-пять веков»! В моем возрасте каждый год считается за век, так что все-таки прощайте!
– Вот еще! – рассмеялся Лаперуз. – Спросите у прорицателя, и он напророчит вам еще лет двадцать. Не правда ли, господин де Калиостро? Ах, граф, что ж вы раньше не рассказывали мне о своих каплях? Я погрузил бы на свою «Астролябию»[15] их целую бочку, чего бы это мне ни стоило. Так называется мой корабль, господа. Сударыня, позвольте еще раз поцеловать вашу прекрасную руку – самую прекрасную из всех, какие я увижу здесь по возвращении. До свидания!
С этими словами Лаперуз удалился.
Калиостро продолжал хранить зловещее молчание.
Шаги капитана гулко простучали по ступеням крыльца, во дворе послышался его веселый голос: Лаперуз прощался со всеми, кто собрался его проводить.
Лошади тряхнули головами, украшенными колокольчиками, сухо стукнула дверца кареты, и колеса загремели по улице.
Лаперуз сделал первый шаг по тому таинственному пути, из которого ему не суждено было вернуться.
Гости сидели, прислушиваясь.
Наступила тишина, и взоры присутствующих, словно по волшебству, обратились в сторону Калиостро. Его лицо озарилось таким пророческим светом, что все вздрогнули.
Несколько мгновений в столовой царило странное молчание.
Первым его нарушил граф Хага:
– Почему вы ему ничего не ответили, сударь?
В этом вопросе отразилось беспокойство всех присутствующих.
Калиостро вздрогнул, словно сказанные графом слова вывели его из глубокой задумчивости.
– Потому что мне пришлось бы или солгать, или сказать жестокую правду, – ответил Калиостро графу.
– Что вы имеете в виду?
– Я должен был сказать следующее: «Господин Лаперуз, герцог де Ришелье прав, считая, что больше с вами не увидится и прощается навсегда».
– Какого черта? – побледнев, воскликнул Ришелье. – Что вы такое говорите, господин де Калиостро?
– О, успокойтесь, господин маршал, – живо отозвался Калиостро, – это предсказание печально, но не для вас.
– Как! – вскричала г-жа Дюбарри. – Бедняга Лаперуз, который только сейчас поцеловал мне руку…
– Не только никогда больше ее не поцелует, сударыня, но и никогда не увидит тех, с кем простился этим вечером, – докончил Калиостро, внимательно вглядываясь в бокал с водой, в котором на яркой опаловой жидкости играли тени от окружающих предметов.