– Ее топят уже трое суток, ваша светлость, я поддерживаю там температуру в восемнадцать градусов.
– Прекрасно! Однако уже бьет половину. – Маршал бросил взгляд на часы.
– Да, сударь, уже половина пятого, и я слышу во дворе стук копыт. Это прибыла бутылка токайского.
– Служили бы мне так еще лет двадцать! – сказал старый маршал, поворачиваясь к зеркалу, тогда как дворецкий бросился в буфетную.
– Двадцать лет! – со смехом повторил чей-то голос, тут же оторвавший герцога от зеркала. – Двадцать лет! Я желаю вам этого, мой дорогой маршал, но тогда мне будет шестьдесят, я стану совсем старухой.
– Это вы, графиня? – воскликнул маршал. – Сегодня вы первая. Боже, как вы всегда свежи и хороши!
– Скажите лучше, «окоченели», герцог.
– Прошу вас, пройдемте в будуар.
– Вот как? Разговор с глазу на глаз, маршал?
– Нет, втроем, – раздался чей-то надтреснутый голос.
– Таверне! – вскричал маршал. – Вечно испортит весь праздник, – добавил он на ухо графине.
– Вот фат! – рассмеявшись, бросила графиня, и все трое прошли в соседнюю комнату.
В тот же миг приглушенный стук колес по заснеженным плитам двора известил маршала о прибытии остальных гостей, и вскоре благодаря распорядительности дворецкого девять приглашенных уселись за овальный стол в столовой; девять лакеев, немых, словно тени, проворных, но без торопливости, предупредительных, но без навязчивости, заскользили по коврам, не задевая ни самих гостей, ни даже их кресла, покрытые мехами, в которых буквально утопали сидящие за столом.
Гости маршала наслаждались нежным теплом, струящимся от печей, ароматами мяса, букетами вин, а после супа завязалась и застольная беседа.
Ни звука не доносилось снаружи, так как ставни были плотно прикрыты, внутри также царила полная тишина: не звякала ни тарелка при перемене, ни столовое серебро, бесшумно появлявшееся на столе из буфетной, и даже дворецкий отдавал приказы лакеям не шепотом, а взглядом.
Минут через десять приглашенные почувствовали, что они в столовой одни – слуги казались столь немыми и бесплотными, что обязательно должны были быть и глухими.
Г-н де Ришелье первым нарушил царившее за столом молчание, обратившись к соседу справа:
– Почему вы ничего не пьете, господин граф?
Тот, к кому были обращены эти слова, был блондином лет сорока, невысоким, но широким в плечах; в его обычно грустных светло-голубых глазах порою мелькала искорка оживления, все черты его породистого, открытого лица выражали врожденное благородство.