После пяти гранат, выпущенных по
козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то,
чего более всего опасался – высокий, срывающийся крик «Вперёд
ребята! В атаку! Покажем им!» - и беспорядочную ружейную стрельбу.
Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу
быдёргивая из кобуры револьвер.
Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие
защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были
переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам
мичман не добежал всего десяток шагов – пуля ударила в лоб, точно
под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да
так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными
– что это такое со мной сделали? - глазами гимназиста.
К ужасу Серёжи, среди защитников были
сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом,
разорванным осколком, умирал на его глазах - долго, мучительно, не
отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из
последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным
ложем.
Маяк они взорвали. Полтора пуда
динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни,
превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах
пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся
пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше
всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки
Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь,
по возможности, усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать
дело их рук.
Смотрителя маяка никто не тронул.
Отставной одноногий моряк – и как он только карабкается на своей
деревяшке по здешним кручам? - с почтительного расстояния наблюдал,
как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его
жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную, простоволосую
супругу, другой - двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством
взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему
сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде,
брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.
Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом
молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханных
тела и раненых, включая двух защитников маяка – седого, как лунь,
сержанта в истрёпанной красной форме Королевской морской пехоты, и
семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали
жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин молча
глядели вслед пришельцам - Серёжа спиной ощущал ненавидящие
взгляды, прожигающие его лопатки.