Общественное настроение было резко враждебным Павлу I, которого считали тираном и которому приписывали самые невероятные намерения: заключить в крепость императорскую семью, раскассировать старые гвардейские полки, начать войну с Англией. Цареубийство прославлялось в стихах и прозе и не вызывало общественного осуждения. Событие 11 марта воспринималось как патриотический подвиг и оправдывалось словами: «Тирана истребить есть долг, не преступление». Участники переворота считали себя спасителями отечества; обращаясь к ним, поэты воспевали «паденье Павлово и подвиг россиян». Своеобразный итог общественным настроениям, которые царили в России после дворцового переворота, подвел крупный общественный деятель граф А. Ф. Ланжерон: «Эти страшные катастрофы, повторявшиеся в России три раза в течение столетия, без сомнения, самые убедительные из всех аргументов, какие можно привести против деспотизма: нужно преступление, чтобы избавиться от незаконности, от безумия или тирании».
Огромные надежды возлагались на нового императора. Россия приветствовала царствование Александра I «как эру освобождения, как зарю прекрасного дня». Усвоив уроки павловской тирании, дворянское общество столь же серьезно подошло к осмыслению опыта Французской революции. Насилие и междоусобие осуждал возвращенный к активной общественной деятельности А. Н. Радищев. Его последователь И. П. Пнин называл революционную французскую конституцию «ужасной по действиям и соблазнительной по правилам». Общество утратило интерес к «неподготовленным переменам», как тогда именовали революционные перевороты, и к республиканским идеям.
В 1802 г. Н. М. Карамзин приступил к изданию журнала «Вестник Европы», который самим названием утверждал идею общности исторических судеб России и европейских народов. Для Карамзина вопрос о Французской революции сводился к вопросу о консервативной традиции, которая одна может исправить «несовершенства гражданских обществ». Обращаясь к читателям журнала, он писал: «Девятый-надесять век должен быть счастливее, уверив народы в необходимости благодетельного, твердого, но отеческого правления». Спустя год Карамзин был назначен официальным историографом для сочинения «полной истории Отечества», работа над которой стала его гражданским подвигом.