В сфере федеративных отношений Муравьев предусмотрел необходимые разграничения полномочий между державами и органами центральной власти, в частности, используя для этого механизм разделения властей. Менее ясны муравьевские представления о взаимоотношениях союзного Народного веча и императора. Муравьев считал монархическое правление полезным для России. Вслед за составителями Уставной грамоты всю полноту верховной исполнительной власти он предоставлял императору, власть которого передавалась по наследству. Видя в императоре «верховного чиновника российского правительства», Муравьев наделял его полномочиями верховного надзора над всеми союзными и местными органами законодательной и судебной власти. Император имел право «останавливать действия законодательной власти», назначать и смещать судебных чиновников, он «верховный начальник сухопутной и морской силы», он ведал вопросами внешней политики, император был неподсуден и фактически неподотчетен.
Муравьев, как и Пестель, предусматривал упразднение сословий, свободу слова, печати, совести и собраний, равенство граждан перед законом. Признавалось право на общественные объединения. Избирать и быть избранными могли лишь граждане мужского пола, имевшие постоянное место жительства и собственность, недвижимую или движимую. Высокий имущественный ценз был, как в проектах Сперанского, ясным указанием на принципы раннего буржуазного общества.
В «Конституции» было записано: «Крепостное состояние и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся земле Русской, становится свободным». О том же писал Пестель: «Рабство крестьян должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми». И у Пестеля, и у Муравьева крестьяне получали как личную свободу, так и землю, хотя первоначальный муравьевский проект предусматривал безземельное освобождение крестьян.
Примечательной особенностью декабристской программы было сохранение неприкосновенности помещичьего землевладения. По Муравьеву, «земли помещиков остаются за ними». Иного и трудно ожидать от проектов, авторы которых, будучи дальновидными представителями своего сословия, готовы были расстаться с большинством дворянских привилегий, но не подвергали сомнению принцип частной собственности. Здесь они были последовательны, и такое решение крестьянского и земельного вопросов не следует считать проявлением дворянской ограниченности.