* * *
Вспоминая подробности того злополучного вечера, Мария Силантьевна сказала Алевтине:
– Нисколько не сомневаюсь теперь, что Редозуб мне тогда в ликер что-то добавила, может, даже капли психотропные. А я-то – сплошной наив!
Оставив Алю ночевать в гостиной, Маша долго сидела в своем кабинете, перелистывая семейный альбом. Вот дед с бабушкой накануне Первой мировой: он – в форме выпускника реального училища, она – в наглухо закрытом платье с изящным кружевным воротничком. А на крошечной потертой карточке – тонкое удлиненное лицо, это брат дедушки – Володя в форме семинариста. «Он ведь был архиерей, – не раз шептала внучке бабушка Фаина, – его в Перми в 19-м году расстреляли, и никто не ведает, где его могила. – При этих словах она начинала всхлипывать, продолжая: – Вот праведник-то истинный был! Таких людей, внученька, теперь нигде больше нет! Царствие ему небесное!» А вот отец – полковник, только что вернувшийся с фронта. Его светлые волосы и простое крестьянское лицо выдают в нем уроженца северных краев. А мама – утонченная темноволосая студентка с бантом-бабочкой на шее. Вот они уже вдвоем такие радостные – только что отпраздновали окончание отцом Дипломатической академии.
Так уж сложилось, что родители Маши постоянно пребывали за границей, а дочь их оставалась в Москве на попечении деда и бабушки. И с раннего детства главным человеком в жизни девочки стал дедушка Иван Гаврилович, любивший ее беззаветно. После войны он занимал высокую должность в Министерстве путей сообщения, часто ездил по стране. И когда Машенька чуть подросла, стал брать ее с собой в командировки – благо, что в его распоряжении всегда было служебное купе. Эти поездки и зимой, и летом сызмальства открывали Маше необъятность и красоту родных просторов. Но во многих городах и весях врезались ей в память на всю жизнь жуткие картины послевоенной разрухи: особенно – сидящие вдоль тротуаров и на вокзалах безногие, безрукие бывшие солдаты, просившие милостыню – потом все они куда-то пропали. Вспоминая их, она всегда плакала. С тех пор сердце девочки навсегда было ранено народной бедой.
Однажды она случайно услышала слова деда, обращенные к бабушке Фаине:
– Знаешь, что воспитательница-то про Машку говорит? Заберите ее лучше из садика! Ребенок-де совсем не приспособлен: ее все обижают, а она молчит, все детям отдает, все игрушки! Всех жалеет – собаку хромую увидит – тут же в слезы! Как же она жить-то будет в этом волчьем мире, наша Мимоза, а? Ведь овца беззащитная! И самой-то ей ничего не надо…