Рассвет не принес передышки – лишь выявил масштаб погромов. На каждой улице валялось по трупу, город оглашал плач женщин и детей.
Центром погромов стал дворец – точнее, роскошные покои придворных и фаворитов Гуюка. Их жены либо достались воинам Мункэ, либо угодили за городские ворота к своим мужьям. Атрибуты высоких должностей уничтожили – и гобелены, и буддийские скульптуры. Впрочем, во дворце зачистка проходила под личным надзором Мункэ. Все ценное аккуратно собирали и складывали в подвалах, прочее сжигали на огромных уличных кострах.
На второй вечер после возвращения в город орлок вызвал в зал для приемов двух военачальников, которым доверял больше других. Илугея и Нояна он считал настоящими монголами, выросшими с луками в руках. Ни тот, ни другой не поддавались цзиньским веяниям. Впрочем, уже и поддавшиеся спешно брили голову и избавлялись от немонгольских вещей. Мункэ недвусмысленно выразил свою волю, когда плетью выгнал из города цзиньских писцов.
Сам факт встречи с военачальниками в отсутствие иноземных чиновников, которые фиксировали бы сказанное, был решительным отказом от наследия Гуюка. Яо Шу Мункэ пощадил, но не желал допускать старика на собрание, пока обсуждается главное. Прежний хан наделал уйму долгов, а ведь их нужно выплачивать. Лишь небесному отцу известно, как Гуюк умудрился столько занять, при том что казна пустует. Встревоженные купцы уже осаждали Мункэ просьбами расплатиться по распискам. Орлок поморщился. Отобранное у цзиньцев покроет большинство долгов Гуюка, но это значит остаться без средств на многие месяцы. Честь обязывала расплатиться, к тому же Мункэ нуждался в благоволении купцов и в их товаре. Оказывается, дело хана не только громить врагов.
Мункэ еще не понял, правильно ли поступил, согнав всех придворных с насиженных мест. Он подозревал, что Яо Шу закидает его мелкими проблемами – хотя бы потому, что не одобряет этот шаг. Ну и пусть, воспоминания о забавах с хлыстом грели Мункэ душу. Он должен был показать, что не такой, как Гуюк, и что отныне Каракорум принадлежит монголам.
– К Дорегене людей отправили? – спросил орлок Нояна.
Военачальник гордо стоял перед ним в традиционном дэли, лицо его лоснилось от свежего бараньего жира. Он явился без доспехов, а меч Мункэ разрешил оставить. В отличие от Гуюка и Угэдэя, своего окружения орлок не боялся.