«Мой друг, тебе как разуму я внемлю.
Но твой совет едва ли для меня приемлем.
И жизнь моя теряет смысл
Без новой песни, что рождается в волненье,
В сердечном изволенье,
Как в размышленье – мысль.
Что я без пения? что я без вешней трели?
Что без восторженной мечты?
Ведь от того спокоен и безмолвен ты,
Качаясь, словно в колыбели,
Плывешь по жизни, как по медленной реке,
И скроешься неспешно вдалеке,
Что не горит в тебе безумное желанье».
«Да, Соловей, и мой удел – молчанье.
Но искренность, как белизна,
Без пения избраннице моей видна.
И дух безмолвен мой, и чист, и верен.
И сердцем Лебедь предан лишь одной
Лебедушке родной,
И сам в ответной верности ее уверен.
Хоть я не знаю песен
обольстительных и нежных,
Признаний Соловьиных ненадежных,
Но слышу струны радости иной.
И нахожу в любви к единственной утешность».
Подслушав птичий диалог,
Невольно на себя его мы переносим.
Ведь Лебедя и Соловья всегда в себе мы носим:
Один поет, другой немногословен, строг.
И Соловей порой над Лебедем довлеет:
Коль сердце нежную мечту лелеет,
Тогда и в разуме мы не желаем видеть прок.
Как часто Соловью мы больше верим.
По Соловьиным меркам Лебедя мы мерим.
И только, подводя прожитому итог,
Певца забыв, о белом Лебеде вдруг вспоминаем:
Не в глухоте себя, его в молчанье обвиняем.
Но если жить не песнею одной,
То мудрость нам является простая,
В гармонии любовь и разум сочетая,
Как два крыла у птицы за спиной.