– Да народу по хую, на что ходить! Это же – толпа! На митинги «За честные выборы» или на концерт Оззи Осборна. – Роберт Плант прикурил сигару и красиво выпустил дым. – Заметь, кто на рок-концерты ходит? Старички, типа нас тобой! А молодежь тупо идет на то, что модно, а не на то, что хорошо! Скоро нас будут слушать только застывшие во времени мумии, как сегодня слушают Козина, Вертинского и Лемешева. Поэтому у нас, братишка, должен быть запасной аэродром! Семья, работа, любовь. Или, как у меня – работа в полиции! Вот у тебя есть запасной аэродром?
– У меня? – Георгий задумался и с ужасом вдруг осознал, что у него нет никакого, даже самого захудалого, запасного аэродрома. Дома пусто, в душе мрак, будущее темно.
– Скажи мне, Роберт, в тебя отец вложил частицу себя? – спросил он задумчиво.
– В смысле? – поднял кустистые брови Плант.
– Ну, занимался он твоим воспитанием? Формировал тебя как мужчину, как музыканта?
– Да нет, – немного подумав, ответил Плант, – хотя, если честно, я этому рад. Если бы он меня, упаси Бог, формировал, я бы давно спился. Он ведь у меня алкаш был, от пьянки загнулся.
– Тогда, может быть, мать? – с надеждой спросил Кравец.
– Да нет. Мать была занята собой. Меня формировала музыка. Да. Музыка. И все. А мать в музыке ни бельмеса не соображала. Она была глухая. А почему ты это спросил?
– Да так… Я об этом часто думаю.
Двери кабинета со скрипом приоткрылись. В проеме снова показалась лысая голова полицейского, потом другая, поменьше и вихрастая, словно посудный ершик. Не заметив ничего странного, обе головы исчезли.
– Ну что? – Свиридов деловито, неторопливо и величаво, чтобы Жорка успел заценить, взглянул на часы «Rolex», – Протокол будем оформлять? Или так разойдемся? – он, с хитринкой глядя на Георгия, засунул остатки шоколадки «Аленка» себе в рот.
– Юрка там – как? – Кравец окончательно пришел в себя.
– Дома твой ебанутый Юрка. Пьян, как большевик на маевке. Протрезвится утром, а ты уже – опачки – дома!
– Сколько? – вздохнул Жора, почти физически ощутив себя дома, в спасительной теплой ванне с благовониями и морской солью, бокал «Henessy» в руке, Taj Mahal из колонок, и ему стало тепло и спокойно.
– Вот это – по-мужски! Молодца! – одобрительно хлопнул его по плечу капитан, почти физически почувствовав увесистую, шершавую пачку ассигнаций у себя в руке, и ему стало тепло и спокойно. Он вдруг схватил со стола стакан, легко, по-ковбойски, без помощи рук, вскочил на стол, опрокинув на пол компьютер, держа сосуд перед собой наподобие микрофона, запел в него хриплым, истошным фальцетом: