– Познакомься, – небрежно сказал Кравец Валерке, – это мой сын, Рауль. Он из Каракаса.
– Ни хера себе! – воскликнул Валерка, ошалело глядя на красавца-Рауля. – Что ж ты молчал, сволочь, что у тебя сын есть?
– А что это бы изменило?
– Я думал, что ты несчастный, жалкий одинокий старикашка.
– Представь себе, это не так.
– По-русски говорит? – спросил Валерка.
– Ни бум-бум… Только по-испански и по английски…
– Ну, блянь, ты мачо!
Жора занял свой любимый столик у колонны. Он заказал устриц Фин де Клер, филе ягненка Бояльди и бокал Кьянти (для малыша), куринный галлотин со сморчками и пузырь виски Chivas (для себя, любимого). Перед тем, как приступить к трапезе, Рауль, сложив ладошки корабликом и закрыв глаза, помолился.
– Падре нуэстро, ке эстас ен лос съелос… Жора деликатно подождал, пока тот не скажет «Амен!» и только после этого поднял рюмку:
– Ну, давай, сынок, по-нашему, по-русски! За встречу!
– «Сынок», – эхом повторил он понравившееся слово и тихонько засмеялся.
Жора с непонятной радостью открывал для себя своего сына, искал в нем сходные черты. Нос, безусловно, как у Жорки, прямой и правильный, с легкой горбинкой. Рот, правда, не его. Губы лепехами. Ну, и волосы, конечно, у сына от матери: шикарная черная пышная курчавая грива, в отличие от пегих и редких Жоркиных волосенок. Сын поначалу был не очень разговорчив и немного стеснялся отца. Но через час насытился, расслабился, развеселился, разговорился. Он рассказал Георгию о своей жизни. Рауль рос слабым, болезненным, одиноким и гадким утенком, сторонясь сверстников. Изабель одна лезла из кожи вон, давала частные уроки английского языка, чтобы он мог учиться в престижной школе. Рауль был к тому же успешный спортсмен. Он три года играет за юношескую сборную Венесуэлы по мини-футболу, которая уже в течение пяти лет стабильно была второй после Аргентины в Латинской Америке.
Hey, hey, mama, said the way you move, gonna make you sweat, gonna make you groove. Oh, oh, child, way you shake that thing, gonna make you burn, gonna make you sting.
Надрывался в высоком фальцете пожилой кудрявый певец на сцене, с профессорской бородкой на испещренном глубокими морщинами лице.
– Клево поет! – восторженно воскликнул Рауль.
– Я не знал, что у меня растет сын, – любуясь сыном, тихо проговорил Кравец, – Мама выходила замуж?