Нет… Тогда, возможно, что
предсказания Авеля и послание Серафима Саровского кто-то подменил?
Возможно ли такое? Или это тоже были испытания, ниспосланные мне
свыше? На стойкость в вере. На преданность Державе и ее народу…
Никто не подскажет. Таков он – мой
Крест. РЕШАЙ САМ…»
И Император решил. Вернее – решился.
А потом был этот год. Год, принесший ему мешки под глазами, боли в
сердце, кучу седых волос, десятки бессонных ночей и трудных
решений. Когда приходилось, переступая через собственное «Я»,
делать то, что должно, а не то, что хочется. Год, давший ему
долгожданного сына, нежданного друга и Победу…
***
И то сказать: «что хочется»! Каким
откровением стало для Банщикова то, что вовсе не ветреные «хотения»
двигали Государем в те непонятные для человека из будущего века
моменты, когда царь проявлял совершенно необъяснимую
непоследовательность, меняя мнение по нескольку раз на дню. Или
хуже того: уже оглашенное им в узком кругу решение. И как можно
было предположить, в соответствии с желанием или интересом
последнего выходящего от него докладчика. Зачастую в ущерб логике
решения, ранее уже самодержцем «окончательно» принятого!
Вадик не собирался таскать эту
непонятку в себе. И однажды на прогулке, после приснопамятной
безвременной кончины хрустальной пепельницы, спросил венценосца о
причинах таких его метаний из края в край, как говорится, прямо в
лоб. На что и получил доброжелательный, откровенный, но от этого не
менее шокирующий ответ. Из которого следовало, что Николай признает
лишь двух авторитетов, стоящих в его глазах безусловно выше, чем
собственный. Первый, это Господь Бог. Второй - покойный отец, к
которому он и сегодня относится с величайшим благоговением, а
заветы его чтит, как догматы. Незыблемый авторитет родителя и
побуждал царя «твердо стоять на страже основ самодержавия», как
«единственной и естественной» базы российского миропорядка. Это
было главным в духовном завещании Александра Александровича
сыну.
К тому же всегда призывал его учитель
и наставник юных лет, а ныне обер-прокурор Синода, Константин
Петрович Победоносцев, с которым Государь и поныне регулярно
«сверял часы» по серьезным внутригосударственным вопросам. Да, и не
он один...
Авторитет Всевышнего понимался
Николаем в том смысле, что наиболее важные и окончательные решения,
должно принимать исключительно в согласии со своей совестью,
являющейся для него естественным проявлением божественной воли. При
этом любая дополнительная информация для размышлений и «совета с
совестью» могла запросто привести к смене решения на прямо
противоположное. Возникающая от этого чехарда мнений, могла
продолжаться до того момента, пока воля Императора не будет
утверждена подписью «Николай».