В жизни много вопиющих
несправедливостей. Но, подумайте только: ей неполных двадцать
восемь, веселушка, «живчик», мечущийся между седлом и теннисным
кортом. Неотразимая на бальном паркете, восхитительно-чувственная
за фортепьяно. Красавица, по которой воздыхает один из самых
блестящих офицеров-кавалергардов лейб-гвардии – барон Густав
Карлович Маннергейм. И вот… Такое горе… Беда. Что тут еще
скажешь.
Только ее подушка знает, сколько слез
уже выплакано над письмами любимого из далекой Маньчжурии. И лишь
самые близкие люди до конца осознают весь трагизм ее отчаянной
радости и болезненного азарта в играх с дочерьми Александры и
Николая в те, нечастые уже дни, когда болезнь ослабляет хватку, и
Сонечка может сама доковылять на царскую половину… Очень страшно
знать свой приговор. А в те времена рак и был им. Окончательным и
неотвратимым. И даже сегодня, несмотря на все успехи медицины за
прошедшее столетие, эта безжалостная сила мало кого выпускает из
своих когтей.
А пока, ей оставалось – только жить.
Жить из последних сил, где-то там, в самой глубине истерзанной
души, еще уповая на Бога. На чудо. Которого, с точки зрения врачей,
не могло произойти. Увы, но и эти последние надежды таяли подобно
воску догорающей свечки вместе с молитвами духовника царской семьи
и самого Иоанна Кронштадского…
Когда суета на свитской половине
докатилась до покоев Императора, оказалось, что из медиков здесь и
сейчас под рукой оказался только доктор с «Варяга». И пришлось
Вадиму, прервав «дозволенные речи Шахерезады» и едва не грохнувшись
на натертом паркете, нестись в правое крыло дворца. Там его ожидали
взволнованная Императрица, лежащая в отключке с головой на кровавой
подушке бедная девушка, Спиридович с «тревожным чемоданчиком»
Гирша, камердинер, несколько человек свитских и прислуга.
Последние, в качестве мешающей делу спорадическими охами-вздохами,
массовки.
Ситуация была понятна. Рефлексы
Банщикова – безошибочны. «Лед! Быстрее!» - рявкнул Вадим, едва
взглянув на состояние пациентки. Нашатырь, вата, бинт и все прочее
врачебное хозяйство нашлись в пузатой сумочке лейб-медика. Лед
тотчас притащили из продуктового погреба. И через четверть часа все
было позади. Кровь остановлена, два шва наложены, больная приведена
в чувство и оказалась даже в силах виновато улыбнуться Императрице
и пользовавшему ее молодому эскулапу, которого Сонечка иногда
видела в обществе Государя, а пару раз даже у кроватки маленького
Алексея.