— То есть? — переспросила София.
— То есть в штаны и рубаху, — пояснил
Родерик с очень нехорошей ухмылкой. — Девушек это тоже
касается.
После чего развернулся и вышел.
Как же у меня болела голова!
Казалось, будто неведомый мучитель ввинчивает мне в глазницы
раскаленные спицы. В ушах отдавалось гулкое биение пульса.
Что со мной? Где я?
В голове заворочались мутные
воспоминания о событиях прошлого дня.
После ухода Родерика наша компания
как-то разом вспомнила про бутылку, принесенную Магдой. Осознание
того, что каникулы из-за глупейшего трагического стечения
обстоятельств оказались безнадежно испорченными, было настолько
невыносимо горьким, что его требовалось немедленно
запить.
И мы выпили. Молча и без закуски,
поскольку денег на вторую сковородку жареной картошки уже не
осталось. Потом выпили еще и еще. А потом…
Я беспокойно заворочалась, силясь
вспомнить, чем же завершились наши невеселые посиделки. Кажется, я
собралась немного прогуляться. Так сказать, проветриться. София
вызвалась меня проводить. В отличие от остальных, она выглядела
наиболее трезвой. Еще бы! Просто удивительно, что в нее столько еды
влезло. Как оправдалась наша подруга — на нервах ее всегда тянет
пожевать. За Софией, понятное дело, увязался Бернард. Даррен
буркнул, что не видит смысла одному за пустым столом сидеть,
поэтому тоже пошел с нами.
А дальше?
Как я ни пыталась напрячься, но все
впустую. После выхода из трактира в моей памяти осталась одна
огромная зияющая пустота.
Так, сперва надо хотя бы понять, где
именно я лежу.
С этой здравой мыслью я открыла
глаза. Увы, вокруг царила настолько полная темнота, что я ничего не
увидела. Ладно, если зрение не помогает, то прибегнем к осязанию. И
я осторожно пощупала рукой справа. Наткнулась на стену. Затем
пощупала рукой слева. Ой, опять стена. Какое-то очень странное
место для сна я выбрала. Больше всего похоже на…
Склеп? Гроб?
Тьфу ты, глупости какие!
Но внутри все замерло от дурного
предчувствия. И, затаив дыхание, я подняла руку.
Сердце на мгновение перестало биться,
когда я почувствовала подушечками пальцев всю ту же шершавую доску.
Затем зачастило вдвое, да что там — втрое, вчетверо от
обычного.
Это Родерик. Это точно месть
некроманта. Всего его слова о том, что он не в обиде на
произошедшее, были лишь способом усыпить нашу бдительность. А потом
ночью он выследил каждого из нас по одиночке и похоронил
заживо.