Это была та самая старушка, кота которой недавно ловила Юля, и она же просиживала на лавочке возле подъезда вместе со своими подругами в тот вечер, когда Макс подрался с Вороновым. Именно благодаря ей весь двор знал подробности личной жизни каждого, проживающего в этом подъезде, и не только в этом. Нудная и вредная старушенция, которую Юля терпеть не могла и лишь из уважения к пожилому возрасту была с ней вежлива. Сейчас ее занудство оказалось весьма кстати, и девушка впервые безумно обрадовалась ее появлению.
Воспользовавшись тем, что Воронов на секунду отвлекся, Юля снова шагнула вперед, вытесняя парня подальше, и громко крикнула, обращаясь к старушке:
— Марья Васильевна, извините, что потревожили! Молодой человек уже уходит, — и, желая задержать соседку подольше, спросила с интересом: — Как поживаете? Как давление, не скачет?
Воронов сжал кулаки, усмиряя желание спустить старушенцию с лестницы.
— Это был твой выбор, — чуть слышно, сквозь зубы процедил он, глядя девушке прямо в глаза, и, развернувшись, пошел в сторону лестницы. — Но я бы на твоем месте еще раз подумал, — бросил через плечо так, чтобы она слышала.
12. Глава 12
Как только шаги парня стихли где-то в районе первого этажа, Юля поспешно захлопнула дверь, даже не попрощавшись с соседкой, которая принялась во всех красках расписывать ей свой недавний поход в поликлинику, чтобы измерить давление. Закрыв замки, девушка прислонилась спиной к двери и зажмурилась.
Сердце бешено стучало, готовое в любой миг вырваться из груди, руки похолодели и едва слушались. Она испугалась. Испугалась не на шутку. Было что-то в его взгляде такое, отчего по спине бежали мурашки и кровь застывала в жилах. И вроде бы его слова не содержали открытых угроз, однако от них становилось не по себе.
Сама не понимая зачем, Юля подошла к окну и плотно задвинула шторы, словно боялась, что Воронов притаился где-то на карнизе. С одной стороны, ей было смешно, до чего дошли ее мысли, с другой, эта ситуация начинала злить. Но главное — происходящее уже пересекало границы, за которыми становилось по-настоящему страшно.
На следующее утро она переступала порог отдела с тяжелым сердцем, думая лишь о том, как пережить этот день. Дверь в кабинете главного опера была открыта нараспашку, словно давая знать, что он здесь и никуда не собирается. Сам Воронов громко разговаривал по телефону и, похоже, был не в лучшем настроении. А у нее по плану, как назло, оставался его кабинет и архив, ключ от которого дежурный никак не мог отыскать.