– Как варили яйца в Древней Греции? – спросил Эдвард Биран у своей матери.
– Не имею понятия, – сказала Пола.
– А как по-гречески «крутое яйцо»? – спросила Генриетта.
– Не знаю. Греки иногда упоминают об употреблении яиц в пищу, но я никогда не встречала никаких намеков на то, что их варили.
– Может быть, греки ели их сырыми, – предположила Генриетта.
– Вряд ли, – сказала Пола. – Вспомните, есть ли об этом что-нибудь у Гомера?
Близнецы чуть ли не с младенчества учились греческому и латыни у своей матери, теперь они были вполне продвинутыми классиками. Однако они не могли вспомнить никаких упоминаний о крутых яйцах у Гомера.
– Надо посмотреть у Лиддела и Скотта, – заметила Генриетта.
– Наверно, Вилли знает, – сказал Эдвард.
– Можно нам сегодня положить водоросли в ванну? – спросила Генриетта.
– Спросите об этом лучше у Мэри, – ответила Пола.
– Там внизу письмо для тебя, – сказал Эдвард, – можно мне взять марку?
– Ты свинья! – крикнула Генриетта. Близнецы, делившие между собой все остальное, соперничали из-за марок.
Пола засмеялась. Она как раз собиралась выйти из дома.
– Какая там марка?
– Австралийская.
Темная холодная тень укрыла Полу. Продолжая механически улыбаться и отвечать на детские вопросы, она вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Разумеется, оно может быть от кого-то другого. Но в Австралии у нее не было других знакомых.
Письма всегда лежали на большом круглом столе из палисандрового дерева, стоявшем в центре холла, на котором всегда валялись газеты и книги, читаемые в данный момент всеми домашними, а также разные принадлежности детских игр. Эдвард забежал вперед и убрал свою «Об охоте на ос», под которой он скрыл письмо, чтобы Генриетта не обнаружила марку. Пола издали увидела на конверте почерк Эрика, его ни с чьим не спутаешь.
– Можно я возьму ее, мамочка, ну пожалуйста?
– Можно мне будет взять следующую, а потом следующую и еще раз следующую? – кричала Генриетта.
Руки у Полы дрожали. Она быстро надорвала конверт, вынула оттуда письмо и, положив его в карман, отдала конверт сыну. Она вышла на солнечный свет.
Огромная сфера неба и моря – надтреснутая и незамкнутая – накрыла Полу, как холодный свод, и ей стало зябко под солнцем, как в лучах крохотной звездочки. Она наклонила голову, встряхнула ею так, будто сбрасывала покрывало, и ринулась через газон, через луг вдоль боярышниковой изгороди по тропинке к морю. Все в той же солнечной тьме она видела на бегу свои скользящие по лиловатым камням сандалии. Как будто падала в рай моря. Здесь берег круто спускался вниз, и она уселась, пройдя по гремящей гальке к каменному гребню, за ним открывалось море. Оно было спокойно сегодня и почти недвижно, только по временам тихо целовало берег, посылая к нему карликовую волну. Солнце светило прямо в зеленую воду, освещая песчаное дно и камни на нем, а чуть подальше – пятнистую полосу розово-лиловых водорослей. Поверхность отбрасывала на дно блики и тени, отчего море походило на стекло с пузырьками.