Пять с половиной поколений назад «овечка» была едва ли не самым любимым лекалом у корабелов, и из-за многократного повторения охранная сила этого символа начала, по-видимому, слабеть. После несчастья у синей скалы многие плавающие дома захотели перестроить корму. Альби тоже поддались общему порыву. На семейном совете было решено заменить «овечку» на плавную «озёрную волну» – символ побеждённой страсти, но тут, по преданию, тогдашнему главе рода (его, к слову, тоже звали Томас) случайно попалась модная в те времена повесть «Фаталист» – и, пока он её читал, отзвучало одиннадцатое эхо и исчез последний из одиннадцати кругов на воде, в которые превратилась память о недавней катастрофе.
Да и дел у старшего Альби было, как всегда, невпроворот, так что потомкам достался подлинный дом – плавающий дом самой чистой воды.
Их дом сумел обойтись даже без реконструкции, и на момент, когда он остался последним из плавающих, запас его прочности запросто позволил бы жить на воде ещё, как минимум, одиннадцати поколениям.
Но родители Томаса всерьёз задумались о причалах и пристанях.
* * *
Свобода и независимость хороши, когда вокруг много других – свободных и независимых.
Раньше, когда люди ещё не знали, что под ногами можно – всегда – иметь земную твердь, плавающие дома привольно перемещались по морю, но случайные соседи находились на обозримом расстоянии друг от друга, и найти участок, где не виднелись бы паруса или не раздавался плеск вёсел, было довольно трудно. Это придавало уверенности: фарватеры плавающих домов, прихотливо переплетаясь, образовывали на поверхности воды нечто вроде лонжи – страховочной сетки с густыми ячейками неправильной формы. Во время бури эта сеть хоть немного, но сдерживала ярость моря.
Теперь же горизонт чаще всего бывал чист, а в море подолгу находились только торговые суда, береговая охрана и пираты. от последних, впрочем, лучше было держаться подальше.
Раньше встреча домов в море подчинялась строгому сценарию, но в новую эру эти условности больше не соблюдались. В очередной раз убеждаясь в этом после пересечения с каким-нибудь кораблём, отец Томаса сокрушался об изменившихся временах и нравах, исполняя продолжительный вздох на олифанте – древнем музыкальном инструменте в виде изогнутого рога из слоновой кости, отделанного чёрным серебром. Тяжёлый звук олифанта стелился по воде, как туман, вскрывать который удавалось только скрипичным смычкам рассветных солнечных лучей.