Приехав в Шантильи, я заходил к нашим знакомиться, что они делают, и с удовольствием мог им заявить, что работа их идет деловито и хорошо. Французских, английских и бельгийских армий отделение не касалось. В течение моего пребывания во Франции я видел как Мартин, Ижицкий и Виллье вели свою работу и вели ее прекрасно. Ежедневно 2-ое Бюро издавало Renseignement[13] и, кроме того, пересылало большой материал ее разведок и других работ. Много полезного для нас было в этих трудах. Кроме того, Главная квартира французского военного министерства издавала уставы, инструкции, правила по всем отделениям боевой службы.
Renseignements передавались в подлинниках с курьером в Россию. Не знаю, пользовались ли ими, или их кто-то прочитывал и клал на полку. Часть уставов и инструкций переводились, печатались и посылались в Россию. Но все это шло вяло и по-канцелярски.
Чтобы не путать вмешательством, я спрашивал через нашу Ставку, не нужны ли им сведения эти – отвечали уклончиво. Все же данные исходили за подписью Игнатьева, хотя посылал их из Главной квартиры. Игнатьев наезжал в Главную квартиру, проверял и уезжал, но зорко соблюдал свою самостоятельность.
Пац не отказывал мне в сведениях, но тяготился, и последние месяцы, когда наградные дела взял Бобриков и не показывался, я все получал от Мартина. Естественно, что отделение Пац должно было слиться с оперативной работой Представителя. Я об этом заявлял и просил, но разрешения не получал, и Игнатьев этому противился. Жаль, ему было с этим расстаться.
Теперь с приездом Занкевича это изменилось. Пац сделался помощником Игнатьева, а Кривенко взял это отделение и, вероятно, захватит и оперативную часть. <…>
Кривенко – способный офицер, даже трудолюбивый, но находившийся в странном положении. Жилинский мне его отрекомендовал дурно, как интригана и своевольного. Отношения у них были скверные. Кривенко я немного знал по Дальнему Востоку. В свое время он экзамен, в смысле характера, не выдержал. После японской войны он просил меня назначить его в Институт Восточных языков, что во Владивостоке, на четыре года, для изучения японского языка. Я это сделал. Но уже через год он просил послать его в Японию, ибо в Институте ничему научиться нельзя. Мне это было неприятно, что, взявшись за дело, он его не кончил, но так как Японией мы очень интересовались и всякий способный человек, а Кривенко был человек способный, то я согласился. Затем он где-то болтался и уже после меня попал в Академию, руководить обучающимися. В 1916 году встретился с ним в Париже. В самом Париже слышал мало хорошего. Путался с какой-то дамой, постоянно ездил в Париж, и даже под предлогом, что едет на фронт или в Клермон к генералу Фош; связан с Елисеевым и вместе кутят в Крилльоне (Hotel Crillon). Вероятно много было здесь преувеличенного, но что-то неладное было.