Условия ведения войны изменились, но природа и существо ее остались незыблемыми, и приемы и начала управления, естественно, должны остаться, чтобы тот орган, который управляет ей, мог бы подчинить ее единой воле и вести события, а не следовать за ними. Мы все кричим, как помочь Главнокомандующему, а на самом деле мы ставим его в тяжелое, невольное положение. Безграничного и совершенного на земле нет. Не может быть и безграничной власти, но в деятельности такого крупного деятеля, как главнокомандующий, не должно быть вмешательства извне, ни правительствами, ни политического влияния, ни общественных настроений. Разумно, трезво и с расчетом, вооруженного знанием и любовью к отечеству, он должен вести свое тяжелое дело, не оглядываясь в стороны, не смущаясь ничем, и думая только о благе отечества, которое вручило ему свои судьбы. Найти такого человека трудно, чаще невозможно. Таких людей государство должно готовить себе всем укладом своей государственной и военной жизни. Если оно не исполнило это, оно может рассчитывать на случаи. И чаще всего жестоко будет за это платить.
Лиоте, также как и я, горячо сознававший, что современная разрозненность может только повредить общему делу, принялся за осуществление этой необходимости. Нивель был того же мнения, и мне прямо сказал, что он считает это настолько важным, что готов подчиниться, если это понадобится в оперативном отношении, маршалу Хейгу.
Так как Хейг приглашал меня к себе, то поехал к нему и к Бельгийскому королю, и его новому начальнику штаба.
Наши разговоры вертелись все около этого вопроса, и мне приятно было, что и Хейг осознавал необходимость этого объединения, чтобы хотя бы на западном фронте противопоставить единству германского военного Управления такое же единство.
В свою очередь, и Нивель и Лиоте, насколько могли, и насколько им позволяло их положение, проводили то же. Я прямо сказал Хейгу: «Знаете ли Вы, что Нивель по вопросу, который мы с нами разбираем, выразился так, что, считая его чрезвычайно важным, он, если нужно, готов подчиниться Вам». Хейг на это возразил, со свойственной англичанам искренностью: «Зачем? Я всегда готов подчиниться Нивелю!» Это человек решения (homme de décision). Казалось, все могло наладиться и опасность, на мой взгляд, крылась в Робертсоне.