– Ты просто злишься, что твой некролог на последней полосе, а не на первой, – поддел я его.
– Пускай. Но не говори, что мне ты веришь меньше, чем дрянной газетёнке!
– Увы! – я развёл руками. Гиркас нахмурился и заказал у пробегающего мимо официанта четвертинку креплёной настойки.
– Рановато ты сегодня, – заметил я.
– Не твоё дело, – хмуро отозвался Гиркас. Однако его плохого настроения хватило ненадолго. Уже через минуту на его лице появилась ухмылка, которую я хорошо знал. – Так ты хочешь знать, как всё было на самом деле? Как я остановил эту дурацкую Торакайскую бойню?
– Не-а, – покачал я головой. Мне очень хотелось услышать его рассказ, но я по опыту знал, что демонстрируя интерес, не добьюсь от Гиркаса ничего, кроме пустой похвальбы. – Не надо ничего рассказывать. Давай лучше помолчим.
– Врёшь! – рассмеялся Гиркас. – Теперь уж не отделаешься. Слушай.
И он рассказал мне, как всё было на самом деле, с одним условием – чтобы я никому не проговорился. Но вы ведь меня не выдадите, правда?
Глава первая
Блудная дочь Кантона Арк
Если верить Большой Одиссеевой книге, в кантоне Новая Троя насчитывается ровно тысяча сто тридцать четыре закона. Дун Сотелейнену один из них предписывает – в несколько старомодных выражениях – «всегда держать открытыми глаза и уши, встречать каждого просителя как собственную судьбу, не отказывая в помощи и не требуя никакой платы».
Вот почему Гиркас, рассказывая мне эту историю, находился в некотором смущении: мало чести в том, чтобы прятаться от судьбы в платяном шкафу, и не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом.
Именно так: когда в его конторе раздался звонок, он спрятался в шкафу. Меня всегда интересовало, зачем он держит в своём кабинете это громоздкое чудовище, и однажды, когда я был у Гиркаса в гостях, он позволил мне заглянуть внутрь.
Внутри на толстой перекладине висели пыльные брюки, пиджак в клеточку, подаренный, по словам Гиркаса, дядей (дядя этот и выхлопотал для него место Дун Сотелейнена), и выходные рубашки, пахнущие застарелым потом. Дно шкафа устилало толстое ватное одеяло, из складок которого Гиркас не без труда извлёк початую бутылку и бутерброд, предусмотрительно завёрнутый в целлофан.
Бутылку мы допили, и я, воспользовавшись гостеприимством Гиркаса, убедился, что всего пара глотков способна сделать это импровизированное убежище настолько уютным, насколько таким может быть помещение, где едва хватает места, чтобы сидеть, прижавшись коленями к подбородку.