.
Столь же тенденциозной, но куда менее богатой источниками была написанная в 1880-е гг. М. Ф. Шугуровым и опубликованная в 1894 г. в «Русском архиве» краткая история еврейского народа в России с X в. по 1812 г.[16] Еврейские депутаты при Первом еврейском комитете 1802–1804 гг. представлены в этой работе как посредники, использовавшие собранные кагалами средства для подкупа членов комитета, и в особенности М.М. Сперанского[17]. Сперанский (и на этот раз подкупленный «злокозненными» евреями) якобы оказывал влияние и на работу Третьего еврейского комитета[18].
Новый поворот в историографии темы представляли собою работы Ю.И. Гессена. В 1900 г. вышла первая работа Гессена, посвященная истории еврейских депутаций. В центре внимания Гессена тем не менее оказались не депутаты из губерний черты оседлости, а якобы приглашенные членами комитета независимые консультанты. Последние, по не подтверждающейся источниками догадке Гессена, полностью подчинили себе провинциальных депутатов[19]. Заслуживает отдельного упоминания метафорический язык работы: «В тине народной массы закопошились живые существа»[20]. Это были депутаты. Деятельность еврейского подрядчика Н.Х. Ноткина по подаче проектов и прошений уподобляется «неумолчной волне, выбрасывающей с глубокого дна на берег моря груды песку и камней»[21].
При том, что язык, использовавшийся историками того времени в целом, был намного более литературным и публицистичным, нежели в последующие эпохи, работы русско-еврейских историков выделялись и на этом фоне. Исследования по истории российского еврейства пестрели такими выражениями, как «мистический гипноз хасидизма»[22], «ядовитое растение злобного навета»[23], «язва доносительства, которая скоро выдвинула на сцену еще одну уродливую личность»[24], «кагал, эта темная пещера, полная диких ужасов»[25], «червь зависти точил еврейского депутата»[26] и т. п. Использование такого языка, обусловленное литературной модой эпохи, включало исторические сюжеты в современный авторам контекст, а эмоциональное восприятие прошлого, с одной стороны, делало его актуальным, а с другой – значительно затрудняло его объективный анализ. Текст исторического исследования строился, таким образом, по законам литературного произведения, в котором каждый историк выделял своих «героев» и «злодеев» в соответствии со своими идеологическими и личными предпочтениями.