В семьях по-разному складываются обстоятельства, иногда они и вовсе заканчиваются, что делать – звезды тоже меркнут и галактики рассыпаются… Но за всё, что было хорошего, трудного, сложного – я благодарна. Со мной мои дети – Сэмка, Данька и Маркушка, со мной остался огромный опыт задорного человеческого общения и приобщения к миру театра и кино. Уже сегодня, будучи драматургом и сценаристом, я могу сказать, что не будь этого яркого созвездия моей первой семьи – ничего этого могло бы и не быть… Как говорится: через тернии – к звездам!
Приставкин не просто мой мастер. Не просто крёстный отец моего младшего сына – Марка. Приставкин – моя литературная пристань и, наверное, мой «отец», которого я так никогда в своей жизни не увидела и не узнала. Но, как известно, природа не терпит пустоты, и это пустующее место отца – старшего брата – друга – мастера – учителя – занял он, Анатолий Игнатьевич Приставкин. Я попала к нему на семинар в Литинститут, и он прочёл мою фамилию не как Портная, а как Аортная, немного спутав буквы. Вот тогда – то и пролегла между нами наша сердечная связь – от сердца к сердцу. Помню, когда мы оканчивали институт, он нам читал из своего дневника свои первые впечатления о нас. Обо мне он написал так: «Стоит у окна одна кудрявая, смотрю на неё и думаю: „У всех в голове тараканы, а у неё – мотыльки!“»
А потом он повез нас в Париж, где вспыхнула в моей личной Вселенной новая звезда.
Знакомство с директором Русского дома в Ницце Элен Метлов для нас началось за обильным вкусным столом. Она принимала нас по-царски. И познакомил меня с ней, конечно же, Приставкин!
И это дочь Элен – Надин, Надюша, Наденька – первая перевела мои стихи на французский язык. И это Элен четыре раза потом приглашала меня к себе из Москвы в Ниццу пожить и провести литературные вечера, книжные ярмарки, фестивали! Это она приютила тогда первые вечера только что рожденной в Париже «Лиги Восходящего Искусства»…
Переделкино. Дом творчества писателей. Нас только что приняли в Союз писателей, и мы чувствовали себя удивительно счастливыми и состоявшимися. И вот тут-то грянули настоящие семинарские разборки. Нас определили к другим мастерам, а не под тёплое крылышко своего мастера. Приставкин, памятуя о собственном голодном детдомовском детстве, оберегал нас и «кормил с ложечки», являясь больше «мамкой» всего нашего семинара, чем его руководителем. А тут серьёзные асы налетели на нас, и мы как цыплята стали жаться по углам, ища защиты. И вот тут – то я увидела пронзительные глаза седого человека, к которому все относились с особым почтением. Был он всегда со своей хрупкой спутницей, и тогда же мне до сведённых губ захотелось вот так же пройти жизнь с единственным и любимым и состариться вместе с ним. «Синдром маниакальной верности» явил себя воочию. Седого человека звали Лев Александрович Аннинский. Он вызвался быть моим оппонентом и, разбирая первую мою, неумелую прозу, сказал тогда фразу, которую Приставкин потом часто цитировал: «Работать, конечно же, есть над чем. Но! В Галиной прозе есть то, чего в жизни мало. В ней есть Вещество Любви». Как же я благодарна ему за эту фразу. Моего мастера уже четыре года с нами нет. И Лев Аннинский стал для меня словно бы его незримым касанием. Словно бы Приставкин меня ему по наследству оставил. Или его мне – по милости Божьей?! Вот и эту серию книг Лев Александрович согласился рецензировать от сердца доброго и широты душевной.