Мы открыли вино, и пили его из горлышка, передавая друг другу. На снег случайно пролилось несколько капель, и стало казаться, что здесь только что совершили ритуальное убийство. Мы пили молча, и казалось, что нас самих уже давно нет в живых.
Наконец я все-таки спросил Жанну:
– А почему ты плакала на остановке?
После паузы она ответила:
– Так, ерунда.
Потом она вдруг обернулась ко мне и поцеловала. Мы целовались с ней долго, и во время поцелуя она начала судорожно снимать с меня куртку, потом засовывать руки мне под свитер. Я все понял, встал и, сняв куртку, постелил ее на снег. В это время она уже снимала свое пальто, потом кофту, и через минуту мы уже занимались с ней сексом прямо на моей куртке возле занесенной снегом могилы. Хотя на улице было уже довольно холодно, мы, разгоряченные алкоголем и желанием, почти не замечали этого, и любили друг друга раз за разом. В этом было что-то первобытное, я обнимал Жанну, целовал ее лицо, вдыхал запах ее волос, в голове проносились какие-то обрывки мыслей. Мне казалось, что это наше совместное путешествие в ночь длится целую вечность, что мы занимаемся сексом уже несколько месяцев, лет, что все это никогда не прекращалось. Все вокруг нас было каким-то ирреальным, каким-то выдуманным, и только мы двое, лежавшие посреди этого чертова мира, были единственными, кто еще оставался в живых, и мы должны были спасти этот мир, спасти тем, что мы сейчас делали – и это было единственное по-настоящему важное дело, которое от нас требовалось.
Сколько все это продолжалось я не помню, но определенно довольно долго. Наконец все закончилось, и мы постепенно приходили в себя, лежа на все той же моей куртке. Впрочем, скоро нам стало холодно, мы стали одеваться, а потом уже сидели на скамейке, допивая вино. Я снова гладил Жанну по голове, мы снова молчали, но теперь уже все было по-другому. Что-то изменилось, как будто мы сами стали другими людьми, ранее не знакомыми и лишь только теперь узнавшими друг друга. Звезды над нами по-прежнему светили равнодушными колючками, но теперь это было не важно.
Вино закончилось, и я сказал:
– Ну что – домой?
Жанна кивнула, и мы пошли к выходу из кладбища. Фонари бросали свой свет на могильный снег, и, наверное, мы выглядели в этом свете двумя мертвецами. Впрочем, это тоже было неважно. Больше пить мы не стали, на остановке я поймал машину и посадил Жанну. На прощание она поцеловала меня и крепко сжала мою ладонь, потом я захлопнул дверь, и машина, взвизгнув на обледеневшей дороге колесами, быстро тронулась с места и помчалась, вскоре я видел только ее задние огни в темноте. Самому мне надо было в другую сторону, но я не стал ловить машину, а пошел пешком.