Мицва есть мицва.
Но агент – всегда агент.
О рассказе «Злодей»
Помню, еще ребенком я носил сборник Рэя «Р – значит ракета» в своей коробке для завтраков. Переносимся на сорок лет вперед – и я гну спину на виноградниках «Голличуда» и издательских грядках – и в потайном отделении моей творческой коробки для завтраков припасено всегда то же самое магическое брэдбериевское вдохновение. Теперь я читаю рассказы Рэя детям перед сном. Недавно вечером я читал им «И грянул гром», и мы дошли до места, где перед читателем во всей красе является динозавр. Эти слова написаны в 1952 году, но боже мой, в них больше жизни и объема, чем в любой компьютерной модели! И когда у меня появился шанс написать настоящий детектив – с благословения самого Брэдбери, – мне показалось, словно на мне надеты туфли из «Звука бегущих ног». И в меня, прявшего свою нехитрую нить, вселились брэдбериевские мифы: грусть, таящаяся в глубине человеческой натуры, любовь к Золотому веку кино, неприглядный образ капитализма и простая, честная красота дружбы.
Джей Бонансинга
Девушка в траурном зале[7](Сэм Уэллер)
Когда мне было двадцать лет, я работал курьером в фирме доставки цветов. Три дня в неделю колесил по пустынным проселкам Западного Иллинойса на темно-бордовом микроавтобусе «Шевроле» с надписью на боках «Незабудка».
В этой работе мне нравилось одиночество. Как только микроавтобус загружали букетами и я отъезжал от цветочного магазина, мне уже никто был не указ. Иногда, в особенно занятые дни, я мог уехать часа на три-четыре, если не больше. Компанию мне составляли ток-шоу на радио и литры газировки, и я уносился в свои фантазии.
Я развозил цветы по всему городу, по всем конторам с их вечными торжествами – каждую неделю кто-то непременно устраивал пир горой, отмечая какой-нибудь псевдопраздник типа Дня сладостей (нет, правда, зачем нужен День сладостей, когда у нас уже есть День святого Валентина?).
Еще были субботние утра в церквах, где проходили бракосочетания; субботние утра также означали доставку цветов для воскресной службы.
Я развозил цветы по всему нашему маленькому городку. В ветхие покосившиеся домишки на самых окраинах, в кирпичные многоквартирные здания на центральной площади, в одинокие дома на отшибе, в нескольких милях от городской черты. Зимой, когда рано темнеет и снежные призраки носятся над загородными шоссе, всегда становится жутковато. Добравшись по тряской гравийной дороге до какой-нибудь фермы, я выбирался из теплой кабины в минусовый ветреный холод, шел к темному дому и стучал в дверь. Иногда в ответ раздавался истошный собачий лай, причем собака явно страдала бешенством. Я ждал минуту-другую, надеясь, что дома нет никого, кроме Куджо, – тогда можно было бы просто уехать. Но потом где-то в доме неизбежно включался свет. Я слушал тяжелые шаги; щеколды с грохотом отодвигались, и дверь чуть-чуть приоткрывалась. Выглядывало бледное лицо: