– Смотри, чего говорю, – он мягко тронул его за плечо, лежащего на голом матрасе под двумя промасленными ватниками. – Ты глянь, тебе любо будет.
Никола открыл глаза, сел.
– Закурить есть? – тихо спросил он.
– Закурить у меня нету, ты же знаешь, – виновато ответил отец Андрей. – Прости, не подумал я, но глаза-то разуй.
Он открыл книгу там, где у него было заложено газетным отрывком, и подсунул ему под нос.
– Не по-нашему написано, – сказал Никола.
– Мне мнение твое нужно, – жалостливо попросил отец Андрей.
Никола уставился на разворот. Закашлялся. Потом без напоминания уставился опять:
– Ну че, знатно, – промычал он и повалился на бок назад на матрас.
– Можешь так? Но только в нашем православном духе, с одеждами другими и прочая?
Никола выругался.
Отец Андрей перекрестился.
– Словами ответить можешь? – упорствовал отец Андрей. – Я тебя кормить буду, поить буду, работу разобьем на четыре шага, и после каждого давать буду живые деньги. Фреска мне нужна в новую церковь.
Никола опять сел.
– А пожить мне есть где? Если работа большая, жить надо по-людски.
– Поселю.
– Ну пошли тогда, нальешь мне, обсудим дело.
Он встал, плеснул из кувшина на руки, умылся над тазом, достал из-под матраса чистый свитер, натянул.
– И еще мобильник мне купишь, я при таких делах на связи должен быть.
– Хорошо, – кивнул отец Андрей, – по-людски, я обещаю.
Уже через неделю Николу было не узнать. Сосредоточенный, чистенький, деловой. Под его руководством были сооружены какие-никакие леса. Углем на своде, том, что прямо напротив входа, были намечены фигуры и композиция. Отец Андрей каждый день захаживал к нему, ободрял, композицию Никола наметил точно как у Липпи – а чего, мастер известный, и от нашего маленького городка будет ему поклон.
Поселили его в каморке при кухоньке в трапезной, там же и кормили, идти недалеко, метров триста от старой церкви.
Когда Никола закончил сетку, а выполнил он ее особенно старательно, с обильной молитвой, и набросал основных персонажей, он запил, как сам сказал, от переутомления, и на укор отца Андрея заметил:
– Ты так уж часто ко мне не захаживай, душа художника публичности в процессе не выносит. Ты дай мне дело сделать, а потом и ходи.
Отец Андрей кивнул, но нехотя. Как без присмотра? Но выбора не было, раз художник просит – надо уважить.