Он слишком нежен, чтобы жить среди лисиц.
У этой стены они с Паолой стояли задрав головы и смотрели вверх, на холмы, где в тусклой тяжелой зелени слабо светилась яичная скорлупка «Бриатико». Завтра сходим туда, сказала Паола, там есть часовня семнадцатого века с хорошими фресками, я хочу сделать набросок для курсовой работы. Завтра сходим, согласился он. В тот вечер они обедали в траттории во Вьетри – заказ им принесли в сияющем медном котле и водрузили на подставку с горящим спиртом, в котле застывал рыбный бульон цвета ржавчины, в бульоне плавали хвостики сельдерея. Потом они возвращались в обнимку по скользящему от дождя гравию и рухнули в палатку, будто на дно илистого пруда.
Delete all. Рабочие файлы таяли, поблескивая названиями глав, которые впоследствии не пригодились. Девяносто девятый набросился на него как соскучившийся пес, вертясь и поскуливая. Так бывает, когда наткнешься случайно на школьную фотографию и поймешь, что двоих или троих, смеющихся там, валяющихся на траве в футбольных бутсах, празднующих мелкую победу, уже нет в живых, и никто толком не знает почему.
* * *
Первую фразу романа критик из TLS назвал суровым вступлением, способным навсегда отвратить британского читателя, но Маркуса это нисколько не задело.
Поначалу он собирался начать роман с диалога – с разговора с Паолой, в котором помнил каждое слово, но после долгих мучений диалог поменял свой смысл на горестную бессмыслицу. Это был их первый вечер на побережье, они разбили палатку под стенами Ареки, с той стороны, где не было охраны и туристов. Он помнил цвет и запах затухающих углей, которые они разгребали веткой шелковицы, чтобы испечь мелкие яблоки, которые Паола купила утром на салернском рынке. Она научила его протыкать обсыпанное сахаром яблоко острым сучком и держать над огнем, пока шипящая кожица не лопалась, обнажая мякоть.
– Вот так все и будет, – сказала она, разламывая яблоко и впиваясь зубами в белую сердцевину, – огонь устанет, уляжется, и мы очутимся у холодного кострища. Не будет ни моря, ни ветра, ни любви, один только черный пепел на мокрой земле. Даже думать об этом неохота. Налей мне еще белого.
– Глупости, – сказал Маркус, – ты насмотрелась жалостливых картинок в Сан-Маттео. В пепле не меньше жизни, чем в дереве, так думали древние. У тебя вон весь рот в золе, а ты прекрасна, как куртизанка на сиенской фреске.