Прошу прощения, что приходится говорить обо мне самом, но утверждаю, что я – одна из жертв тоталитаризма нового типа, или фашизма, если вам нравится больше это слово, – но учтите, что это именно меня обвиняют в том, что я фашист: я был подвергнут остракизму и сто двадцать писателей подписали письмо, в котором говорится, что я фашист.
Да, теперь я думаю, что должен найти в себе силы и встать. Встать и сказать обо всем, что вижу очень ясно, о том, что является реальным порабощением, – сказать, даже если ясность моего суждения будет квалифицирована как фашизм.
Весьма очевидный симптом деградации общества – это разрушение языка, столь заметное сегодня во французской речи. Разрушение языка, создание новояза – это и есть матрица фашизма. Об этом писал еще Оруэлл.
Молодая польская еврейка сказала мне недавно, что невозможно понять Россию, если не учитывать азиатский деспотический дух и исконную готовность русских быть рабами. И если она права, то значит русские и европейцы действительно похожи, но, слушая ее, я вспоминал и грезил о русской культуре: Гоголь, Достоевский, Соловьев, Чехов, Мандельштам, Солженицын, Цветаева, Мусоргский, Скрябин, Тарковский, Губайдулина, Денисов, Шнитке и так далее.
Демократия теряется, растворяется в трюках, приготовленных для толпы. Мы живем с тенями фактов, в иллюзиях, отнюдь не в реальности. Отчаяние – вот нужное слово.
Как верующий католик я обязан сказать, что отчаяние – это уступка дьяволу. Я католический писатель, следовательно, у меня нет права на отчаяние. Западная Европа сегодня ненавидит католицизм – но я принимаю бой.
Кантор: Определение фашизма
Ришар, политика последних лет заключается в одном: в желании отсрочить приход фашизма. Социалистический проект отменили, демократический провалился, никаких препятствий для наступления фашизма не осталось. Фашизм пытались локализовать – объявляли его наступление то в Ираке, то в Ливии, то в Украине.
Дело не в том, какой из держав что именно на руку – все так или иначе делали вид, что существует точка, где появился фашизм и где с ним надо бороться.
Но фашизм наступил везде – прежде всего потому, что его не замечали: этим словом называли все что угодно, только не сам фашизм.
Сегодняшний либеральный гражданин охотится на призрак тоталитаризма (это крайне растяжимое понятие), но четко определенного зла он знать не желает. Книга Дебора «Общество спектакля» мне не показалась убедительной потому, что добавила новое определение к ситуации, и без того отягощенной избыточными словами. Никакого спектакля нет – есть реальность.